Читать «Певец» онлайн - страница 5

Пол Уильям Андерсон

На какой-то миг меня охватывает беспокойство. Мы не в парке с посыпанными гравием дорожками и специально отведенными площадками для костров. Нас окружает дикая природа. Сюда рискуют забираться лишь немногие из мужчин, а уж женщины и подавно; дело в том, что эта местность — в буквальном смысле вне закона. Здесь можно творить все, что угодно, не опасаясь наказания. Считается, что наличие территорий, на которых можно, что называется, выпустить пар, способствует сплочению людей. Но я — с тех пор, как умерла моя Утренняя Звезда — практически не возвращался в город, бродил по окрестностям в поисках одиночества и наблюдал за тем, что происходит вокруг, глазами антрополога и историка. В обществе возникают различные институты: церемонии, трайбализм*, кровная месть и прочее; поступки, которые повсюду воспринимаются как отклонения от нормы, среди нас с каждым годом становятся все более распространенными. А если спросить любого из вернувшихся домой участников подобных действ, чем они там занимались, он искренне ответит: дышали свежим воздухом, делали физические упражнения и развлекались, чтобы снять напряжение.

Если Тракия рассердится, ей ничего не стоит натравить на меня своих присных.

Поэтому я кладу руки ей на плечи, смотрю в глаза и мягко говорю:

— Пожалуйста, прости меня. Я знаю, ты желаешь мне добра и боишься не за себя, а за свой народ, на который Она может разгневаться.

— Нет. — Тракия судорожно сглатывает. — Им ничего не грозит. Это было бы нелогично. Я боюсь за тебя. — Внезапно она прижимается ко мне. Я ощущаю через тунику тепло ее тела, ловлю исходящий от волос медовый аромат. — Ты погибнешь! Кто тогда станет нам петь?

— По-моему, на планете хватает лицедеев, — бормочу я.

— Ты не просто лицедей, — возражает она. — Ты совсем другой. Мне не нравятся твои песни — особенно те, которые ты стал петь после смерти своей подружки, — но, не знаю почему, я хочу слушать их без конца.

Я неуклюже глажу ее по спине. Солнце едва виднеется из-за деревьев. Последние лучи заходящего светила пронзают прохладный вечерний воздух. Поеживаясь от холода, я прикидываю, что делать дальше.

Меня выручает звук. Он доносится с того конца долины, который заслоняют два утеса, — низкий, рокочущий звук, который эхом отдается в ушах и от которого словно сотрясается земля. Нам доводилось слышать его в городе; помнится, мы радовались, что вокруг — стены, свет и люди. А сейчас мы — наедине с грохотом Ее колесницы.

Женщины поднимают визг, который перекрывает рокот и стук сердца, и исчезают в лесу. Что ж, они отыщут свою стоянку, наденут теплую одежду, разведут огромные костры, примут экстатики… Насчет того, что обычно следует за этим, ходят самые разные слухи.

Тракия хватает меня за левое запястье, чуть выше браслета, и тянет за собой.

— Пойдем со мной, Арфист! — умоляет она. Я вырываюсь и бегу вниз по склону — к дороге. Меня преследуют истошные вопли.

Солнце еще освещает вершины холмов, да и небо достаточно светлое, но в узкой, извилистой долине царит сумрак, который сгущается буквально на глазах. Я продираюсь сквозь кустарник, который цепляется за одежду, царапает мне ноги; смутно ощущаю, что становится все холоднее. Что касается окружающего мира, я воспринимаю лишь две вещи: грохот Ее колесницы и биение собственного пульса. Внутри меня — страх и радостное возбуждение, опьянение, которое, как ни странно, не притупляет, а обостряет все чувства, психеделия, которая сметает всякие барьеры, воздвигаемые сознанием в тщетной попытке справиться с потоком эмоций. Я словно выхожу из тела, превращаюсь в олицетворение цели. Не для того, чтобы успокоиться, а чтобы восславить Сущее, я снимаю арфу и обращаюсь к словам, написанным столетия назад и положенным мною на музыку.