Читать «Сердце Черной Мадонны» онлайн - страница 109

Тот день Ника запомнил на всю жизнь. Он сидел в своей комнате и рисовал дерево, росшее во дворе, поглядывая на него через распахнутое окно. Мама появилась в дверях неожиданно. Она молча подошла, вырвала влажный лист из рук сына и, не глядя, скомкала, потом взяла кипу рисунков (Ника их не успел спрятать) и стала методично рвать на мелкие кусочки. Раз – его сердце пополам, два – и душа в осколках, три, четыре… Мальчик физически ощутил, как по мере уничтожения его рисунков обрывается и рассыпается что-то в душе. Ему было больно и страшно, казалось, будто мать кромсает его тело. Он упал на пол, бросился подбирать обрывки и плакал, плакал…

Мать не разговаривала с ним больше двух недель, по истечении которых Коля готов был вымаливать прощение на коленях – у него, кроме нее, больше друзей не было. Она простила, но только после того, как он дал обещание не пропустить больше ни одного занятия по музыке и не нарисовать ни единой картины. Ника подчинился.

Музыкальную школу он все-таки окончил. Окончил средне, но мама планировала «поступить» сына в консерваторию. Ника, понимая, что она не отстанет, соглашался, а сам надеялся на чудо и начал тайно посещать художественную школу. Однако там у него дело не пошло. Преподаватель, очень пожилой и консервативный, не принимал ничего, кроме классицизма. Авангардисты его бесили, импрессионисты раздражали, а особенно его злило, когда мальчишка-неумеха отстаивал свое право на самовыражение. Нике, в конце концов, надоела их вечная борьба, он разочаровался в профессиональных педагогах и ушел из школы.

Жизнь его с тех пор, как скрипка была убрана в футляр, могла бы называться сносной, если бы не дворовые пацаны. Ника уже ни бант не носил, ни скрипку, и прическа у него была как у всех (он наврал матери, что в школе ругают за длинные волосы), но его по-прежнему не только не принимали, но и ненавидели. Девочек он тоже не интересовал, что естественно – в их районе котировались шалапутные и задиристые ребята. Зато сосед по площадке, одноглазый гармонист, над которым все смеялись и которого обзывали Маней-Ваней (за что, Ника не знал), поглядывал на него с нескрываемым интересом. Сосед был одиноким, странным. Коленька его просто очаровал, хотя красивым назвать его было трудно, скорее милым. Ника так и остался пухленьким, розовощеким, черты лица у него были самыми обычными, а вот глаза поражали красотой: большие, синие-пресиние, окаймленные такими длиннющими черными ресницами, что они казались накрашенными дорогой французской тушью.