Читать «Устав соколиной охоты» онлайн - страница 11

И владать владал, и помыкать помыкал, а покою душе не было. Хорошо бы проснуться однажды, а вместо русских – одни шведы, голландцы или иные немцы. Чистенькие, работящие, душа радуется. Или нет. Чтобы чистенькие и работящие, яко немцы, но чтобы можно их было ставить в батоги, пороть, рвать ноздри, яко же и русским. Цены бы такому народу не было! Однако владай чем Бог послал. Ну народ! Всякий час норовят в грех ввести. Лекарь Блюментрост долголетия не сулит, Федька с Иваном квелые… Только на младенца Петра и надежды: ручки длинные, цепкие, злые. Погодите ужо, он-то переверстает вас в немцы!

Все чаще о душе думается. Раньше Никона страшился, мнилось: Никон каждый день да через день со Господом и угодниками общается. Потом понял: слаб Никон ко греху, тлен, прах, персть земная… Все кругом перед Господом загадились выше ушей… Даже любимый юродивый Кирилушко свят-свят, а и то, сказывали, любит жуколиц мучить – рвать им усы и ноги.

Любимая тайная игрушка у царя была – ад. Специально изготовили российские изографы и механики. И ярко, и шевелится. Вот Велиал тычет вилами турецкого Магмета. Вот тянут за ноги, мысля разорвать пополам, Иеремию Вишневецкого. Вот змий терзает крымского хана за неподобное место. Вот прихлебывает из кружки кипящую смолу бывший посольский подьячий Гришка Котошихин, вор и переметчик. А вот и геенна огненная: скалится себе. Во чрево геенне можно засунути писаную на вощеной бумаге парсуну очередного врага, взять лучиночку, запалить и радоваться, как его там, в геенне, корежить будет.

Ясно, что грех, да уж больно утешно!

Только в это утро государь проснулся от пожарного набата. А так как всю систему пожарной сигнализации колоколами он разработал сам, то сразу сообразил, что пожар немалый…

«…Буде загорится в Кремле городе, в котором месте нибудь, и в тою пору бить во все три набата в оба края поскору. А буде загорится в Китае, в котором месте нибудь, и в тою пору бить (оба края полехче) один край скоро же. А буде загорится в Белом городе от Тверских ворот, по правой стороне где-нибудь до Москвы-реки, и в тою пору бить в Спасской же набат в оба ж края потише…»

Пожарный стрелецкий наряд приехал на головешки, пожар ушел дальше, бросились вдогон.

…Тем часом суконцы наши соколы таились в старой полуразваленной клети на задворках приказного дворца. Столица отпылала. В клети горел светец. По черным стенкам метались тени, напоминая опять-таки бесов.

Авдей притащил с пожарища целую кучу людских мослов и черепов, тряпок горелых и прочего. Из всего этого хозяйства он пытался составить убедительные останки Ивана Щура, причем особенно надеялся на подошвы сапог с серебряными подковками. Подковки были куплены за свои деньги.

Василий же Мымрин, высунув от усердья язык, писал отчет о проделанной работе. Решено было обставить все так, будто бы Иван Щур по пьяному делу угорел дымом и погиб. Наконец Мымрин с удовольствием вывел на листе: «Что, по твоему, великого государя, указу задано нам, холопам твоим, учинить, и то, государь, учинено ж», посыпал песком и стряхнул.