Читать «Изобретение любви» онлайн - страница 4

Поллард. Верно! Высокородный юноша не может удержаться в седле и страшится охотиться, ему бы все играть с греческим обручем.

Хаусмен. В общем-то, «trochos» – греческое слово. Это на греческом и есть «обруч», так что когда Гораций говорит «Graecus trochus» – это все равно что сказать «французская chapeau ». Тут он, пожалуй, хватил.

Джексон. Почему? Как?

Хаусмен. Когда римлянин называл что-то «греческим», очень часто он подразумевал изнеженность, даже женоподобие. Вообще обруч, trochos, был излюбленным подарком греческого мужчины мальчику, с которым… ну, вы понимаете, избранному мальчику.

Джексон. Вы имеете в виду – сожителю?

Поллард. Кстати, это мистер Джексон.

Хаусмен. Очень приятно.

Джексон. Я, знаете, тоже новичок. Вы не видели здесь доску, где записываются? Я собираюсь попасть в Торпидс в следующем семестре. Увидимся на речке.

Поллард (перебивая). На обеде.

Джексон удаляется.

Естественник.

Хаусмен. А на вид вполне приличный.

Поллард. Я – Поллард.

Хаусмен. Хаусмен. Мы с вами будем жить на одной площадке.

Поллард. О, чудно. Где вы заканчивали?

Хаусмен. Бромсгроувская школа. Это… гм… в Бромсгроуве. Такой город в Вустершире.

Поллард. Я учился в Королевском колледже, это в Лондоне.

Хаусмен. Лондон… знаю, бывал. Ходил в Альберт-Холл и в Британский музей. Но лучше всего – смена караула. Кстати, вы правы насчет Овидия. Trochus есть в Ars. Am.

Оксфордский сад, река, садовая скамейка. Вкатывается невидимый крокетный шар, за ним следует Паттисон с крокетным молотком.

Паттисон. Мои юные друзья, я с сожалением извещаю вас, что если вы прибыли в Оксфорд в расчете обзавестись знаниями, вам лучше сейчас же от этой идеи отказаться. Мы вас купили и теперь погоним в двух забегах , подготовительном и выпускном.

Поллард. Да, сэр.

Паттисон. Учебный курс выстроен так, чтобы все знание умещалось между обложками четырех латинских и четырех греческих книг. Набор из четырех книг сменяется ежегодно.

Хаусмен. Благодарю вас, сэр.

Паттисон. Истинная любовь к учению – одно из двух прегрешений, которые вызывают слепоту и приводят юношество к краху.

Поллард /Хаусмен (уходя). Да, сэр, спасибо, сэр.

Паттисон. Безнадежны.

Паттисон выбивает шар за сцену и следует за ним. Входит Пейтер в сопровождении Баллиольского Студента. Студент пригож и галантен. Пейтер малоросл и непривлекателен, денди: цилиндр, желтые перчатки, голубой галстук.

Пейтер. Благодарю вас за присланный сонет, милый мальчик. И конечно, за вашу фотографию. Но отчего вы всегда пишете поэзию? Почему не пишете прозу? Проза настолько сложнее.

Студент. Никто не создал поэзии, которую хочу создать я, мистер Пейтер, а проза уже создана вами.

Пейтер. Очаровательно сказано. Когда вернусь домой, я пристальнее взгляну на вашу фотографию.

Уходят. Входят Рёскин и Джоуитт, играют в крокет.

Рёскин. Мне было семнадцать, когда я приехал в Оксфорд. Это было в тысяча восемьсот тридцать шестом, и слово «эстет» еще не вошло в обиход. Эстетизм едва прибыл из Германии и не диктовал своим адептам нарядов, как у Лондонской пожарной команды. Его еще не связывали с преувеличенным преклонением перед физической мужской красотой, которое содействовало падению Греции. До шестидесятых годов нравственное вырождение еще не пряталось под пагубной сенью поэтической вольности и не объявляло себя эстетикой. В прошлом все противоестественное обыкновенно оставалось в пределах школ, как, например, футбол…