Читать «Одиночество Титуса» онлайн - страница 27

Мервин Пик

Кто-то склонился к юноше. Это был Лис.

– Кто ты, черт побери, такой? – спросил он.

– Какая разница, – ответила Юнона. – Отойдите от нас. У него кровь идет… Неужели этого мало?

И с совершенно неописуемым е1ап она отодрала от своего платья полосу ткани и стала обматывать ею кровоточащую руку Титуса.

– Вы очень добры, – сказал Титус.

Юнона мягко покачала головой, легкая улыбка приподняла уголки ее щедрого рта.

– Я вас, наверное, испугал, – продолжал Титус.

– Знакомство было стремительным, – отозвалась Юнона. Она изогнула бровь. Бровь поднялась, точно вороново крыло.

Глава двадцать седьмая

– Нет, вы слышали, что он сказал? – прорычал озлобленный голос. – «Я вас, наверное, испугал». Да ты, щенок безродный, мог убить эту даму!

Поднялось сердитое гудение голосов, десятки лиц обратились к разбитому люку. Лица же тех, кто стоял ближе к Титусу, – лица, которые несколько мгновений назад выражали поверхностное дружелюбие, стали приобретать выражение совсем противоположное.

– Кто из вас, – осведомился побелевший Титус, – кто из вас назвал меня безродным щенком?

Ладонь его стиснула в кармане драных штанов осколок кремня, выбитого из высокой башни Горменгаста.

– Кто это был? – крикнул Титус, ибо гнев внезапно вскипел в нем, и, рванувшись вперед, юноша схватил ближайшего соседа за горло. Но тут же кто-то отбросил его назад, к Юноне, и Титус увидел перед собою спину здоровенного сухопарого человека с обезьянкой на плече. Человек этот, сложение коего могло принадлежать только Мордлюку, медленно-медленно обходил теперь полукруг рассерженных лиц, улыбаясь при этом улыбкой, в которую никакая любовь и не заглядывала. Широкой такой улыбкой. Безгубой. Состоящей из одних только анатомических признаков.

Мордлюк простер вперед огромную руку: та повисела немного в пространстве, сгребла человека, оскорбившего Титуса, вытащила его из толпы и, подняв в горячий, струистый воздух, подтянула поближе к плечу, с которого горемыку поприветствовала обезьянка, поцеловав его в затылок, отчего несчастный лишился чувств и, поскольку обезьянка уже утратила к нему интерес, замертво сполз на ковер.

Мордлюк повернулся к замершим, разинув рты, гостям и прошептал:

– Дети малые. Выслушайте Оракула. Потому что Оракул вас любит. – Тут он извлек из кармана зловещего вида складной ножик, открыл его и принялся править лезвие о подушечку своего большого пальца.

– Он вами недоволен. Не потому, что вы сделали что-то дурное, но потому, что Душа ваша смердит – коллективная ваша Душа – тот крохотный сухой экскрементик, который от нее еще уцелел. Разве не так? Детки?

Обезьянка начала чесаться – упоенно, неторопливо, – и веки ее затрепетали.

– Так вы, стало быть, грозили ему, не так ли? – поинтересовался Мордлюк. – Вы, с вашими маленькими, чумными умишками, грозили ему, производя неприятный шум. И вы, дамы, с накладными бюстами вашими и невежественными языками. Вы тоже угрожали ему?