Читать «Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь» онлайн - страница 29
Михаил Леонидович Анчаров
Это тебе Котька Глинский сказал?
- Что?
- Что Лариска меня к тебе толкает?
- Я с Глинским вторую четверть не разговариваю.
- И напрасно… Он к тебе очень хорошо относится. Гораздо лучше, чем ты к нему.
- А ты откуда знаешь?
- Я с ним разговаривала. Ты просто людей не любишь.
- А ты знаешь, какую про него эпиграмму написали?
- Кто написал?
- Не знаю…
Сводник, сплетник и дурак -
Сборник всяких глупых врак,
Облик целый тут его,
Во! И боле ничего.
- Гнусно! Наверно, ты и написал! - закричала Никонова.
- Я не умею, - сказал Сапожников.
Это была правда. Никонова это знала.
Она только не знала, что ее подталкивало к Сапожникову. И он тогда этого не знал.
Узнал только потом. Время. Время толкало и кружило их в своих водоворотах - времяворотах. Тик-так, работали его часы, тик-так - и уже Сапожникову четырнадцать лет, а Глинскому часы подарили.
- Мама, - сказал Сапожников, - зачем людей рожают?
- Людей? Детей, наверно?
- Ну, детей…
- Чтобы любить кого-нибудь.
- Кого-нибудь? - спросил Сапожников.
- Кого-нибудь, кто будет тебя вспоминать долгое время… Конечно, бывает всякое… война, например, не дай бог… но в принципе дети должны пережить родителей…
Детей рожают, чтобы любить того, кто тебя переживет.
- Мама, что такое время? - спросил Сапожников.
- Время? Откуда же я могу знать?.. Никогда не задумывалась, - сказала мама. - Как тебе в школе живется, сынок?
- Хорошо, - сказал Сапожников. - А что?
- Ты стал вопросы задавать, как Нюра. А почему ты про время спросил? Кому-нибудь уже в классе часы подарили?
- Нет…
- Глинскому, наверно, - сказала мама. - Его отец третий день в цех без часов ходит, время спросить не у кого… Мы думали, в починку отдал.
- Котька все уроки на часы смотрит.
- Я тебе тоже подарю. Отцовские, серебряные, с велосипедистами на крышке… Не знаю, ходят ли они еще или нет.
- Мне не нужно, - сказал Сапожников.
На серебряной крышке мчались серебряные велосипедисты.
- Ты не думай, это ведь все равно твои часы, - сказала мама. - Когда ты фолликулярной ангиной заболел, приехал отец. Ты, конечно, ничего не помнишь, ты без сознания был… Он оставил часы и велел продать в торгсин… Тогда еще торгсины были… Доктор велел для тебя лимоны где-нибудь достать… Сейчас уже есть новые средства, красный стрептоцид и белый… а тогда не было… Я тогда все отнесла, - что было, - несколько ложек серебряных, обручальное кольцо, отцовский Георгиевский крест. Отец и в германскую был пулеметчиком, и в гражданскую у Ковтюха… А часы не продала - я хотела, чтобы они были у тебя…
Ты уже взрослый… Носить их, конечно нельзя, они карманные, их в жилетном кармане носят на цепочке. А где теперь жилеты?.. Будут у тебя над кроватью висеть на гвоздике.
- Ма, а почему отец пошел в цирк работать? - спросил Сапожников.
- Это сложная история… Ты еще маленький, - сказала мама.
Серебряные непродажные велосипедисты мчались по серебряному полю мимо старинных серебряных трибун с навесами и оглядывались на полустершихся серебряных соперников. Время не продавалось ни за какие лимоны, его нельзя было отменить даже ради спасения жизни или ради того, чтобы быть с человеком, к которому тянет больше всего на свете. Это и есть настоящее человеческое земное тяготение, а не бессмысленный камень, который падает на землю по невидимым рельсам. Сапожникову тогда хорошо жилось в школе. Его почему-то начали любить. То все не очень, а теперь вдруг все наоборот. Махнули на него рукой, что ли?