Читать «Бьётся сердце» онлайн - страница 110

На этот раз старец заинтересовался, поднял глаза. Против ожидания, они глядели разумно.

— Здорово, здорово, сыночек, — прошамкал старец и руку протянул. — Чей ты такой?

— Алааса… Эргиса Алааса. Помнишь?

— Помню… Этих детей ты привёл?

— Сами пришли. К Лэгэнтэю на могилу.

— Вот спасибо, сыночек, вот уважил. Лэгэнтэй-голубчик обрадовался бы…

Крупная слеза покатилась по его лицу. Аласов потоптался около плачущего старца и махнул рукой Саше: пора!

Ребята выстроились перед могилой длинной шеренгой, на правом фланге рдело знамя. Стихли голоса.

— Ребята! Товарищи дорогие… — сказал Аласов и почувствовал, как перехватывает голос.

Он заговорил о судьбах, неподвластных обычному ходу времени. Одни уходят из жизни, как роса с листвы, даже следа не остаётся, будто не жили, а другие бессмертны. Память о Лэгэнтэе будет жить в Луке, в старце Авксентий, в любом из колхозников. Он будет всегда жив, Лэгэнтэй Нохсоров, пока стоит колхоз, пока течёт река, на которой он мечтал поставить плотину, пока люди не разучатся понимать простую и великую истину: мы потому сегодня радуемся солнцу, что другие пожертвовали для нас жизнью.

— И верно… он был как сама правда! — вдруг крикнул за спиной Аласова старец Авксентий. Голос его был пронзительный, — наверно, так вот камлали шаманы в старину.

Старец попытался слезть с саней, две женщины подхватили его под руки, поставили рядом с Аласовым.

— Это я, дядя твой, Лэгэнтэй, сыночек мой, слышишь? Вот я пришёл к тебе и стою здесь. Я тебя вынянчил. К тебе детишки пришли… Я спросил: «За какие грехи бог обрёк наш род на вымирание? Почему не дал тебе, Лэгэнтэй, ни семьи, ни сыновей?» А ты сказал тогда: все дети, какие вырастут в Арылахе, будут мне родные, в моём колхозе — мой род… Правда твоя, Лэгэнтэй, пришли дети, о которых ты говорил. Голубчик мой…

Старик упал перед могилой на колени и сдёрнул малахай. Аласов и дед Лука кинулись его подымать.

Саша Брагин, заранее написавший свою речь, стоял, переминаясь с ноги на ногу, глаза его за роговыми очками смотрели сурово. Он то скручивал в трубку свои листки, то снова разворачивал, наконец сунул их в карман.

— Мы не забудем сегодняшний день, — сказал он просто. — Разве забудем?

— Не забудем! — ответили ему звенящие голоса.

«Не забудем!» — отдалось эхо.

XXI. Жизнь прожить…

Аласов долго топтался на пороге учительского общежития. Вот чертовщина! Не знаешь, как вести себя в таком положении. Он даже стал было спускаться вниз по ступеням, но вовремя остановил себя: будь наконец мужчиной! Не хватало, чтобы кто-нибудь увидел из окна эти твои «восьмёрки». Давай так: или ты идёшь, или убирайся отсюда.

Уходить ему было нельзя, и потому Аласов, так и не придумав, как он войдёт и что скажет, потянул на себя задубевшую от мороза дверь. Спотыкаясь в темноте о какие-то ящики, прошёл в самый конец коридора, где, как ему растолковали, комната Степаниды Степановны.

Повод для визита был серьёзный — Хастаева уже несколько дней не поднималась с постели, а Сергей Аласов к болезни девушки имел самое прямое отношение.