Читать «Грустный танец Фрейлакс» онлайн - страница 13
Ян Валетов
Голос у Титаренко был командный – ему бы не классом – батальоном руководить. Он не выкрикивал – выпевал еврейские фамилии, словно пробуя их на вкус, перекатывая языком между губами.
– Аранович Михаил!
– Арановский Моисей!
– Альтман Исаак!
– Больц Анна!
Мейерсон пришел на площадь первым. В своем единственном костюме, купленном семнадцать лет назад в мастерской Зямы Когана, у которого во время НЭПа одевался весь цвет коммерсантов города.
Давид коммерсантом не был, зарабатывал деньги в кузне и деньги эти были по тем временам немаленькие, но если бы не Анна, то никогда бы не потратился на брючную пару от Когана. Зяма, бывший сосед и, в общем-то, нежадный человек, сделал Мейерсону такую скидку на ткань и пошив, что любой Гороховский пижон, сэкономив такие деньжищи, лет пять ходил бы счастливым человеком.
Теперь костюм был истерт – свадьбы, похороны, время его не пощадили – но все равно, даже разлохматившийся на углах воротничок белой рубашки, надетой без галстука и застегнутой под самое горло, не мог лишить старика нарочитой строгости.
Люди, которых он знал много лет, а некоторых – всю свою жизнь, прожитую здесь, в этом южном городе, в черте оседлости, появлялись на площади кто в одиночку, кто парами, кто семьями.
Он кивал им, неторопливо, с достоинством, находя для каждого слово и улыбку, как делал это все те годы, что его называли рэбе.
– Кац Янкель!
– Здесь!
– Коган Аарон!
– Здесь!
– Коган Анна!
– Здесь!
– Корбан Анатолий!
– Здесь!
Это была не работа, не обязанность, не ноша. Наверное, это можно было назвать призванием. Не талантом, позволяющим порхая исполнять то, что у других требует тысяч часов напряженного труда, а призванием, данным ему Всевышним во искупление грехов.
Не за субботы, проведенные вместо синагоги в жаре кузнечного цеха, не за съеденную под водку свинину, не за то, что он, внук раввина, не знал целиком ни одной молитвы на языке предков.
Давид был убежден, что Богу нет до этого дела, и эта убежденность, более похожая на веру, возникла у него в последние годы, когда жизнь покатилась к концу и одиночество оставило ему массу времени на раздумья. О чем, кроме как о прожитых годах, можно думать во тьме длинных, как лето в детстве, зимних ночей? Если Всевышний есть и потребует полный отчет, то вряд ли его будет волновать, что и кто ел, и сколько раз в день молился. А вот то, как кто жил, будет волновать наверняка.
– Тартаковский Михаил!
– Здесь.
– Тартаковская Алена!
– Здесь.
– Тартаковский Ефим!
Титаренко выдержал паузу и посмотрел грозно, государевым взглядом, на стоящую перед ним толпу людей.
– Тартаковский Ефим! Где Тартаковский? Где этот старый хрен! За каждого, кто не явится, мы расстреляем десятерых!
