Читать «Победы и беды России» онлайн - страница 369

Уж гораздо вернее было бы определять нынешние события именно как контрреволюцию, призванную ликвидировать прискорбные результаты Октябрьской революции. Кстати сказать, люди моего круга в 1960-х гг. лелеяли мечту именно о контрреволюции (о причинах этого я еще скажу) и исповедовали своего рода культ рыцарских фигур генерала Л. Г. Корнилова и адмирала А. В. Колчака (вплоть до поисков места под Екатеринодаром, где были закопаны оскверненные останки погибшего Лавра Георгиевича, и паломничества к возлюбленной Александра Васильевича — А. В. Тимиревой, которая дожила до 1975 г.). Но я говорю о людях именно моего круга; влиятельнейшие же ныне идеологи, которые — все без исключения — выросли в лоне марксистско-ленинского мировоззрения, явно не могут переступить через свое абсолютно негативное восприятие даже самого этого слова «контрреволюция» (они обычно относят его к действиям своих противников) и предпочитают называть вдохновляемые ими перемены «революцией» (хотя, казалось бы, они уже так или иначе осознают, что революция — это чудовищный по своим разрушительным последствиям и жертвам катаклизм). Впрочем, и «контрреволюция» — слишком «сильное» слово, обозначающее события, связанные, в частности, с прямой и захватывающей все общество вооруженной борьбой. И то, что происходит ныне в России, наиболее адекватно определяется термином реставрация.

Любая революция заходит, так сказать, слишком далеко в своих разрушительных деяниях, и в конечном счете совершается своего рода рывок, ход назад, — нередко очень мощный, — как это присуще, например, времени после Великой французской революции конца XVIII — начала XIX в. Нельзя не сказать, что эпоха Реставрации во Франции до последних лет замалчивалась и фальсифицировалась (впрочем, искажался и реальный облик самой Французской революции, которая была не менее — а в некоторых отношениях даже и более — жестокой и разрушительной, чем революция в России). Но вот в 1991 г. научный журнал «Вопросы истории» (№ 2–3) публикует следующую краткую, но многозначительную характеристику:

«Разочарование, наступившее после Французской революции, было огромным и всеобщим. Это было разочарование, вызванное несоответствием между великими обещаниями и реальными результатами. Буржуазия отвернулась от „дела своих отцов“, нация устала от скороспелых преобразований, террора, от полного отрицания всего прошлого». Один из главных идеологов Реставрации Ф. Ламенне писал еще до ее начала, в 1808 г., в своей изданной анонимно и тут же конфискованной властями книге, что необходимо «раздавить разрушительную философию, которая произвела такие опустошения во Франции и которая опустошит весь мир, если не будет, наконец, поставлена преграда ее дальнейшему распространению».

Не правда ли, можно подумать, что я цитирую высказывания о нашем времени? И слова Ламенне могут показаться цитатой из Солженицына…

Но, конечно, реставрации присуще вовсе не только «разочарование», а и попытки вполне практического восстановления уничтоженных революцией экономических, политических, идеологических институтов. Во Франции в 1814 году была возрождена традиционная монархия, и на престол взошел родной брат казненного в 1793 году короля, начали обретать свое прежнее положение феодалы и церковные иерархи и т. п. И все это на первых порах делалось при очевидном одобрении большинства населения Франции. Так, после состоявшихся в августе 1815 г. выборов оказалось, что 87 (!) процентов избранных депутатов — ультрароялисты, то есть крайние монархисты, стремившиеся полностью восстановить дореволюционный порядок…