Читать «Победы и беды России» онлайн - страница 269
Вадим Кожинов
Итак, выражаясь языком М. Холквиста, «жуткие последствия» борьбы против русского Православия налицо. Но может ли Холквист или кто-либо другой привести примеры подобных «жутких последствий» деятельности этого самого «русского Православия»? Как ни именуй его «православным фашизмом», никаких таких «последствий» не обнаружишь… В статье В. Л. Махлина приводятся слова Г.-С. Морсона, утверждающего, что к моменту восприятия творчества Бахтина в США имел место, как он определяет, «семиотический тоталитаризм». Дело, конечно, не в эпитете, не в определении. Вот характерное проявление идеологического тоталитаризма: М. Холквист, готовя к изданию книгу «The Dialogic Imagination by M.M. Bakhtin» (1981), попросил разрешения посвятить ее Сергею Бочарову и мне — людям, помогавшим и Бахтину, и самому Холквисту. Однако, преподнося мне позднее эту книгу, он не без горечи и стыда сообщил, что ему не дали посвятить книгу мне, заявив (кто именно заявил, Холквист отказался сообщить), что в противном случае издание книги не будет финансироваться. Ему разрешили только упоминать мое имя в тексте, а «Посвящение» («Dedication») он вынужден был сделать загадочно безымянным:
«Нет ничего более хрупкого, чем слово, и бахтинское слово почти исчезло. Этот перевод посвящается тем преданным русским ученым, которые так благородно отдали все свои силы и Михаилу Михайловичу, и делу сохранения диалога».
Когда три десятилетия назад ко мне пришел еще молодой тогда Майкл Холквист, он несколько даже удивил меня своей искренностью и открытостью — качествами, редко встречающимися у людей Запада. Но особенный — иной, чем хорошо известный нам, — тоталитаризм в конце концов заставил его говорить то, что «положено»…
Правда, в 1981 году он еще сопротивлялся. Так, вынужденный сделать свое посвящение безымянным, Холквист все же повторил оценочные слова из него, упоминая мое имя в самом тексте книги, внутри нее (а не на специальной открывающей книгу странице). Но в 1990-м он уже, оказывается, «встревожен возрождением русского Православия», которое, видите ли, «страшновато», «может иметь жуткие последствия».
Это не исходящее ни из каких реальных фактов пресловутое «может» («может» — и все тут!) дает «основания» — конечно, абсолютно мнимые — и зарубежным, и «туземным» идеологам всячески клеймить самую основу русского духовного бытия… Недавно спец по нацотношениям Старовойтова объявила, что, пока, мол, не будет ликвидировано Православие, Россия не станет «цивилизованной страной». Как ни печально, Холквист подчинился этой вполне тоталитарной «идее».
* * *
В заключение — о самом главном. Как говорилось выше, Бахтин видел свою цель в создании философии в собственном смысле слова, которая, всецело сохраняя в себе стихию, воплотившуюся в русском «мыслительстве», в то же время стала бы такой же последовательной и завершенной, как философия Германии. Это была, в сущности, уникальная, как бы заведомо неразрешимая задача, ибо русская, и в том числе бахтинская, мысль имеет в своей основе как раз «тезис» о принципиальной
