Читать «Порфира и олива» онлайн - страница 5

— Высокочтимый, я не понимаю...

— Что тут понимать? Я тебя спрашиваю: сколько? Пятьсот денариев?

— Пятьсот? Вы только посмотрите: такой сильный малый, такой...

— Перестань придуриваться. Пятьсот денариев или ничего. — И Карпофор сделал вид, что отворачивается.

— Куда же вы! Я все это говорил, чтобы подчеркнуть ценность вашего приобретения. Он ваш, мой повелитель, он ваш.

Сенатор избрал именно этот миг, чтобы вступить в игру.

— Даю тысячу, — повысил он ставку.

Приятель в полном удивлении уставился на него.

— Что происходит, друг мой? Этот раб, выходит, интересует и тебя? Однако же тысяча денариев — это больше, чем он стоит!

— Разумеется. Но, видишь ли, Карпофор, я остался чувствительным стариком, чья душа еще приходит в волнение, встретившись с красотой. Оставь его мне. Подари моим последним дням восхитительное зрелище чужой молодости.

Застигнутый врасплох, Карпофор, похоже, на краткий миг ушел в себя, а затем лицо его осветила улыбка:

— Какой же я дурень. В конечном счете, мы оказались здесь именно из-за тебя. Можешь взять парнишку себе. Но при одном условии: ты примешь его от меня в дар.

— Не вижу причин, побуждающих тебя делать это.

— К чему все эти ужимки? Не бойся, я ничего не потребую взамен...

И обратившись затем к рабу, Карпофор закончил фразу, придав голосу больше душевности:

— ...Ступай, Люпус, и помни: я дарую тебе не хозяина, а родного отца!

Вместо ответа юноша вскинул голову и зловеще проронил с великолепным презрением:

— Калликст. Меня зовут Калликст: Люпус — неплохая кличка для скотины.

Глава II

— А теперь, малыш, посмотрим, что мне с тобой делать.

Калликст напряженно смотрел куда-то перед собой. Все в этом жилище было ему враждебно. Несколько недель назад, отрывая его от родной земли, ему вырвали сердце. Столкнувшись с неумолимой жесткостью захватчиков, он очень быстро понял, следуя в колонне, удалявшейся от Сардики, что эти люди подготовляют его к такой жизни, при которой быстро поломаешь хребет. Эта мысль обжигала мозг. Разве не сказал однажды Зенон, его отец: «Всякий подневольный — живой мертвец!»? Во время того путешествия в его памяти шевелились виды Фракии, ее запахи и звуки.

Сардика... Там, у подножия того селения, где он вырос, петляли чистые речки. Сардика, прекрасная, непокорная, прислонившаяся к отрогам Гема, горной цепи, высившейся на севере и служившей его родине пограничными укреплениями до самого востока, где хребет постепенно выполаживался.

Его детство протекало под взглядами мужчин. Через несколько недель после его появления на свет, его мать, Дина, умерла, сгорев в неведомой тамошним людям лихорадке. Воспитал его отец, Зенон-медник. Зенон-неустрашимый, широкоплечий, с головой льва. Вспыльчивый, но отходчивый, человек великой, словно все озеро Гем, души.

Кто знает, быть может, именно в этот час там, на его родине, все еще звучит эхо их сумасшедшего хохота, как в те временя, когда они с Зеноном, залезая в воду по пояс, поднимали такую возню, что от них удирали сомы, выпрыгивая из воды и блистая серебристой чешуей. А быть может, по воле Орфея тень малыша-Калликста, сидя на корточках в тени узкой улочки, все еще поигрывает игрушками, прозванными «божественной забавой»: всякими волчками, ромбами, шариками пли костяшками для игры в бабки — всем тем, чем, по легенде из Орфического цикла, воспользовались Титаны, чтобы заманить малолетнего Диониса в ловушку.