Читать «Лягух» онлайн - страница 13

Я проводил столько дней у пруда не только потому, что хотел увидеть саму лягушку. Мне нужно было видеть ее глаза. Чаще всего она их отворачивала. Она предоставляла мне, если можно так выразиться, полный обзор своих перепончатых задних лапок и острых рубцов, под которыми угадывались тоненькие, как волоски, косточки, и даже поворачивала свою большую голову на один градус влево или вправо, заинтересовавшись в тот момент чем-нибудь другим, помимо меня. Но я хорошо знал, что для этой властной лягушки глаза были чем-то священным. Она часами сидела там, словно бы нарочно подстерегая меня. Бывали дни, когда, вовлекая меня в многочасовое, тягостное изучение (имейте в виду, что я никогда не был способным учеником, не говоря уже об ученом!), она полностью отвергала меня и исчезала из виду с помощью какого-то своего трюка, взглянув один разок напоследок. Но в иные дни, к концу наших совместных многочасовых бдений или сразу же, когда со вновь прибывшей лягушки все еще обильно стекала вода, она неожиданно, медленно поворачивала голову или все свое жирное тело, пока ее глаза — о, да! — не встречались взглядом с моими. Тогда я чувствовал, как мои губы расплываются от восторга, но вместе с тем меня охватывало глубокое уныние, и мне хотелось увильнуть, убежать, освободиться из-под власти лягушачьих глаз. Но мне это никак не удавалось. И лягушка взглядывала на меня много раз!

На вас когда-нибудь пялилась лягушка?

Когда лягушка глубоко заглядывает в глаза ребенка, в ее взоре сквозит такое бесстрастное узнавание, что дитя поневоле охватывают вина и ужас, а также изумление. Мне ли этого не знать? Достаточно было одного взгляда в большие, черные, лишенные век глаза моей лягушки, какими я увидел их впервые, и у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что меня постигла какая-то ужасная судьба и что эту таинственную судьбу мне придется носить в себе всегда. Пожизненное сокровище, без которого я вполне мог бы обойтись, — так, по крайней мере, я думал в самые тяжелые моменты, которые, впрочем, длились недолго.

Моего лягуха звали Арман.

Вот так! А теперь вернемся к моим нескончаемым весенним ночам, проведенным в кроватке, к сказкам — о лягушке по имени Арман, разумеется, — которые читала мне Мама на сон грядущий. Я лежал в роскошном гнездышке из свежих простыней, не просто вдыхая запахи и наблюдая за темнотой, в которой Мама и Папа думали, что я крепко сплю себе наверху. Вовсе нет! Одним из моих глубочайших ночных удовольствий было слушать саму ночь. Кого слушать? Ну конечно, далеких лягушек. Ночью меня окружали и обволакивали, приближаясь издалека к моему открытому окну, звуки довольного кваканья, которое способны издавать только лягушки. Это был хор — то тихий, то громкий, то робкий, то смелый, хаотичный, но при этом принимавший форму песни, колыбельной без начала и конца, природный гипноз, успокаивавший лучше всех прочих ночных звуков, которые, я слышал: уханья сов, стрекота цикад или шума дождя. И пока хор продолжал петь, то есть пока я не спал, среди множества голосов я всегда различал авторитетное кваканье Армана. Когда мы встречались, он не издавал ни звука. Днем я видел в его глазах звуки, которые его глотка издавала ночью, или, скорее, в запахе тех весенних ночей я силился расслышать звуки Армана, высказывавшего то, что я видел в его глазах днем. В этом есть разница. Ночью надменный Арман был лишь одной лягушкой из десятков тысяч, и, находясь в их гуще, я отдавался им, будучи уязвимым для их толпы, но оставаясь вне опасности, — одинокий, наслаждавшийся их песнью слушатель.