Читать «О водоплавающих» онлайн - страница 150

Флэнн О`Брайен

Прилагательное, употребляемое в подобных случаях представителями немецкой нации: антикварная.

Часы, слегка поблескивая в полумраке, глянули на меня из футляра, как живое лицо. Подняв глаза, я увидел, что честная рука мистера Коркорана вновь протянута ко мне, чтобы подкрепить поздравление, так сказать, вручную.

Я выразил благодарность подобающим образом, впрочем не вдаваясь в излишнее витийство или холодность.

– Ну же, примерь их, – сказали друзья в один голос.

Я надел часы, сказав, что это очень полезная и нужная вещь, что было немедленно одобрено дарителями. Вскоре после этого под предлогом, что хочу выпить чаю, я удалился. Обернувшись уже в дверях, я заметил, что на столе стоит граммофон, по-прежнему укрытый черной тряпицей, и что дядя, снова вооружившись кочергой, глядит в огонь задумчиво и удовлетворенно.

Описание моего дяди. Простая, добродушно настроенная натура; патетичная в смирении; ответственный служащий большого коммерческого концерна.

Я медленно поднимался к себе в комнату. Сегодня дядя обнаружил некоторые черты характера, вызвавшие у меня удивленное и одновременно покаянное чувство, которое чрезвычайно трудно поддается литературному описанию или изложению. Я шел неуверенно, спотыкаясь о ступени. Открыв дверь, я взглянул на часы, они показывали без четверти шесть. В этот же момент где-то вдалеке зазвонили к вечерне.

Конец книги, второй от конца. Тереза, служанка из «Красного Лебедя», постучала в дверь хозяйской комнаты, собираясь вынести поднос, но, не получив никакого ответа, открыла дверь и, к своему изумлению, увидела, что комната пуста. Подумав, что хозяин куда-то вышел, она оставила поднос перед дверью и вернулась в комнату немного прибраться. Она развела яркий огонь, подбросив в камин несколько листов исписанной бумаги, там и сям разбросанных по полу (чему, вполне вероятно, было виной открытое настежь окно). По любопытному, если не сказать странному, стечению обстоятельств это оказались страницы из романа хозяина, причем те самые, на которых под его пером ожили и начали действовать Ферриски и его закадычные друзья. Теперь они ярко пылали, свиваясь, перекручиваясь, обугливаясь, колышемые тягой, и вдруг светлой стаей исчезали в дымовой трубе, вместе с роем ярких искр устремляясь к небесам. Пламя колебалось, то вспыхивая длинными языками, то вновь припадая к горке углей, и в этот самый момент Тереза услышала стук во входную дверь, донесшийся снизу. Спустившись, она доставила своему хозяину неожиданное удовольствие, впустив его в дом. На нем была только ночная рубашка в легких темных потеках, как от дождя; к подошвам босых ног прилипли опавшие листья. Глаза его горели, но он не произнес ни слова, идя вслед за служанкой к лестнице. Тут он остановился и, тихонько кашлянув, посмотрел на служанку, которая стояла с керосиновой лампой в руке, бросавшей причудливые тени на ее нежное печальное лицо.

– Ах, Тереза, – пробормотал он.

– Куда это вы собрались в одной ночной рубашке, сэр? – спросила Тереза.

– Я болен, Тереза, – еле слышно вымолвил он. – Я слишком много думал и писал, слишком много работал. Нервы совсем расшатались. Мне снятся дурные сны и кошмары, и, случается, я хожу во сне. Надо запирать двери.