Читать «На службе у олигарха» онлайн - страница 200

— Вполне… Но ещё я должен с ними повидаться.

— А это ещё зачем?

Мы встретились взглядами, сирый и сильный, и я, набрав в грудь воздуха, сказал твёрдо:

— Хочу получить их благословение, Леонид Фомич.

— На что благословение? На какое-нибудь очередное преступление?

— Нет, Леонид Фомич, на законный брак с вашей дочерью.

В кабинете стало тихо, как в склепе. Мужественное лицо олигарха, с выпученными, будто стеклянными глазами, претерпело ряд мгновенных изменений, и последняя застывшая на нём гримаса означала лишь одно: мне крышка.

— Пошёл вон, наглец, — обронил Оболдуев с какой-то неожиданно писклявой интонацией.

Я не успел выполнить распоряжение. В кабинет ворвались двое дюжих слуг (как он подал сигнал, я не заметил), подхватили меня под руки и дружным рывком выкинули в коридор.

Глава 30

В поместье олигарха (продолжение)

Почему я? Вот неразрешимый вопрос.

Почему именно на мне замкнулось всё извращённое, подлое, что есть в этом мире? За какие такие особенные грехи наказал Господь?

Нет ответа.

Я лежал на операционном столе голенький, освещенный мощными пучками света со всех сторон. Над головой нависли густые заросли проводов и шлангов, в запястья воткнуты иглы, соединённые с аппаратом искусственного кровообращения. Вокруг с озабоченными лицами шушукались люди в белых халатах, и главный среди них — усатый тучный хирург в белоснежной кокетливой шапочке на тёмных кудрях. Я был в трезвом уме и ясной памяти. Мне предстояла операция по пересадке почки, но не больной на здоровую, а замена правой на левую, моих собственных, которые обе здоровы. Операция должна была проходить под местным наркозом, и, как объяснил Герман Исакович, это обстоятельство имело чрезвычайно важное значение для науки.

Вообще-то, утром, во время подготовки к операции, мы обсудили все её волнующие аспекты. Выяснилось, Оболдуев дал на неё добро не сразу, а лишь после того, как убедился, что моя психика повреждена больше, чем он предполагал, и в таком состоянии трудно надеяться, что я отработаю условия контракта, не говоря уж о том, чтобы вернуть похищенные полтора миллиона. По словам Патиссона, моя наглость, в принципе свойственная любому творческому интеллигенту, являющаяся как бы его родовой чертой, зашкалила за все мыслимые параметры, и стало ясно, что обычные средства вразумления уже не помогут. Однако хирургическое вмешательство, проведённое по методике Шульца-Певзнера, как ни парадоксально, косвенным образом должно восстановить покорёженную эмоциональную сферу. «Если операция пройдёт удачно, батенька мой, — заметил Патиссон, радостно потирая руки, — вам самому покажутся нелепыми ваши притязания. Жениться на Лизоньке! Надо же такое ляпнуть! И кому? Родному батюшке! Вот вы и подписали себе приговорчик, любезный мой. Придётся немного помучиться. Ничего, даст Бог, пронесёт…»

Я начал нудить, что без всякой операции осознал глубину своего падения и про Лизу помянул больше для красного словца, чтобы узнать, что с ней, никак не предполагая, что хозяин воспримет мои слова буквально. Не думает же он, Патиссон, с его знанием человеческой природы, что я мог так зарваться, не понимать разницы её и моего социального положения, и прочее, прочее, — но доктор лишь ласково посмеялся: дескать, поздно, голубчик мой, надо было раньше думать… Сообщил и хорошую новость: он временно отменил успокоительные инъекции, может, они больше вообще не понадобятся, зачем зря переводить дорогой препарат. О Лизе посоветовал не беспокоиться, у неё свой скорбный путь, который она пройдёт до конца соответственно своей провинности перед любящим батюшкой…