Читать «Маисовые люди» онлайн - страница 36

Деревья лились на густые, плотные кусты, красные под багровой, как ягоды, луной. Сильный, словно в степи, ветер вздувал пузыри на жнивье, и волны, перекатываясь через всадников, разбивались в водовороте трав и колючих кустарников и вздувались пеной низких облаков, окутавших тени горных смоковниц и вершины подпорок, голых среди множества ветвей.

Кони трусили рысью, взметая копытами листву, а с деревьев, пугая их, падала, словно камни, всякая живность, шмякалась на землю, чтобы кинуться на них, сверкнув, как вода в кустах. Зверьки были тут — струился хвост, тело вилось водоворотом, сверкали зеленые искры, зверьки скакали с ветки на ветку и верещали на скаку, они играли, падали, мчались, ползли, карабкались, летели, бежали, прыгали.

Мусус срезал первый попавшийся под руку сук, чтобы подстегнуть буланого коня, который не понимал ни слов, ни шпор, когда груз усталости прибивал его к земле и негустая тьма, тянувшаяся за ним, нагоняла на него сон.

Чем ближе была Трясина, тем больше буйствовал ветер. У лейтенанта шумело в ушах, словно он хины наелся. Ему мерещились ужасы. Перестук и громкий шорох сострясаемых ветром стволов и сучьев — пак-пак-шш-рр… — напоминали ему о том, как скотокрад несет на спине ружья, а через минуту в него же и стреляют, и он падает, словно тюк. Вот мерзость' Чертово дело — и у скотокрадов, и у тех, кто убивает людей, которые порядка не понимают. ^

Он почесал себе уши, чтобы не слышать шума сучьев — ш-р-р-пак-пак… — и сухого перестука стволов — пак-пак-ш-р-р…

В руке у него остался только запах от ветки — она выскользнула, словно свеча, — и он решил сорвать лиану. Стараясь не уколоться, он потянул за лиану, раздвигая ветви дерева, и вода, дремавшая в листьях, посыпалась дождем на его плечи и шляпу. Он дернул, замахнулся лианой на коня, затрясся от холодных капель, и мысли ею обернулись словами.

— Кляча треклятая! — крикнул он. — Не можешь без кнута! Ветер гнул деревья, земля рыдала и трещала, словно разбивался кувшин, листья сыпались с неба на плотный кустарник, и даже седло, взъерошившись от страха, кололо лейтенанта шипами. При каждом порыве ветра, при каждой встряске — в Трясине земля и впрямь тряслась то и дело — Мусус сжимал коню бока кривыми от верховой езды ногами не только со страху, но и для того, чтобы почувствовать, как мерно движется живое существо, пробираясь сквозь заросли, нависшие кусками тьмы, будто рушились дома и горы. Когда становилось совсем уж плохо, ураган утихал, сжимался, даже ветер исчезал. Ветви не бушевали, как пламя, гибкие стволы понемногу расцеплялись, а тьма, черная, словно деготь, и все же разбавленная багрянцем луны, горевшей, словно огненный шар, становилась тише, спокойней, светлее и легче. Угасли верхушки деревьев, что-то погромыхивало под землей, блестела свинцом чистая вода, и груды листьев шелестели на ветру, будто стая саранчи, разрезающая воздух.

Мусус вконец растер зад о раскаленное, как лепешка, седло, но судорожно сжимал ногами коня и не отводил глаз от полковника, а тот исчезал из виду, откидываясь в седле, чтобы разглядеть как следует высокие окна меж сосновых верхушек, в которые врывались мощные струи сверкающего лунного света. Луна побледнела, утратила багрянец, лишилась крови.