Читать «Альбом идиота» онлайн - страница 53

Я расскажу все, как было — ни о чем не умалчивая и ничего не добавляя от себя.

У нее имелась отвратительная привычка: когда она пила, то обязательно стукала чашкой о блюдце. Звук был очень противный — холодный и резкий. Будто стукал один фарфоровый зуб о другой. Игнациус заранее напрягался. Невозможно любить женщину, которая так стукает чашкой.

Вообще невозможно было любить.

— Я вчера не слышал, как ты пришла, — раздраженно сказал он.

Аня выпрямилась и хрустнула пальцами.

— Мы ходили в театр, — сказала она.

— Кто это — «мы»?

— Весь отдел.

— Двадцать восемь человек?

— Ну, конечно…

И она покраснела. Она не умела врать.

— Ты не умеешь врать, — сказал Игнациус. — Впрочем, теперь это — все равно. Был скандал с Горгоной, что не запираем дверей. Она будила меня четыре раза. До трех ночи. Я же просил тебя…

— Я ходила в театр, — упрямо повторила Аня. Звонко стукнула чашкой и спохватилась. — Пожалуйста, извини… Как ты думаешь, могли бы мы поменяться? Комната на комнату. Или еще как-нибудь? — Она придавила мизинцем синеватую дрожащую жилочку на виске. — Вчера Горгона выдумала, будто я отсыпаю у нее манную крупу из шкафчика. И повесила амбарный замок. А сегодня ворчит, что ночью у нее откусили половину котлеты.

— Порядочные девушки не жрут по ночам чужих котлет, — сказал Игнациус. — Порядочные девушки возвращаются домой, как положено. И заботятся о семье. — Он запнулся. — Ну что ты на меня смотришь?

— О и, забыла, забыла!.. — воскликнула Аня.

Чрезвычайно легко поднялась и выбежала из комнаты. Чрезвычайно легко и чрезвычайно поспешно. Игнациус даже, не выдержав, застонал. В свою очередь, тоже поднялся и дернул разбухшую форточку. Ворвалось бормотание, ударило мокрым снегом. Утро наступало пронзительное, ветреное, сырое — в грохоте обрывающегося льда и в шипении мутной, летящей с поребрика крыш, обезумевшей талой воды. — Тс-тс-тс, — сказал он себе. Потому что накатывало обычное бешенство. Комната была узкая, тесная, и жить в ней было совсем невозможно. Вообще невозможно было жить. Голая лампочка надрывалась над клеенчатым липким столом, где — которые сутки уже — засыхал в хлебных крошках изогнутый ломтик сыра. Он терпеть не мог сыр. Ничего нет противнее сыра. Неопрятная брошенная развороченная тахта желтела неостывшим сном. Валялась скомканная рубашка. Игнациус намотал в пальцы угол простыни и стащил се на пол — со всеми делами. Нельзя любить женщину, у которой плесневеет в тарелке вчерашний ужин и целыми днями распахнута мелко измятая пустая постель.