Читать «Альбом идиота» онлайн - страница 49

Игнациус потерял всякое представление о том, где они находятся. Капала вода. Сыпался древесный мусор. Задавленно пищали крысы под живыми сгнившими половицами. — Скорее, скорее, до полуночи всего три минуты, — задыхаясь, шипел Арлекин. В желтых щелях неожиданно открывались захламленные чуланы, кладовки с крупой и банками, длинные пеналы, завешанные дряблым бельем, страшноватые пахучие кухни, в которых какие-то полуодетые люди, отдуваясь и ухая, швыркали чай из блюдец, поставленных на растопыренные пальцы. В одной из них Игнациус с изумлением обнаружил Валентину: поддергивая пышные кринолиновые юбки, она сердито отчитывала пожилую женщину в переднике, горько стоящую перед ней. — Прау Жужелица, — бросил через плечо Арлекин, — самая злобная из мегер, близка Фукелю. — Валентина сгинула. Словно не было никогда. Щели кончились. Коридор пошел вверх и распахнулся мраком, о необъятности которого свидетельствовало гигантское эхо шагов. Арлекин ступил на железную винтовую лестницу без перил, уходящую куда-то во тьму, под купол. — Мы в тайниках Башни, сударь. — Игнациус поднимался вслед за ним, судорожно балансируя расставленными руками. Оказывается, победить очень просто, надо только решиться, подумал он. Надо решиться, и тогда ничего не страшно. Лестница мелко дрожала. Спицы лучей протыкали гулкую темноту, и в постепенном истаивании их чувствовалась безразмерность пространства. Забил крыльями голубь — далеко, в слуховом окне. Железные ступени уперлись в известковую кладку. — Перстень, сударь! — Игнациус приложил кольцо Мариколя и скорпион засиял. Кованая дверь отошла с протяжным вздохом. Звездная прозрачная зелень хлынула оттуда. — Зажмурься, — шепнула Дня, — можно ослепнуть, это — Камера Дев. — Теплая рука осторожно потянула его. Щурясь от быстрых уколов, он искал знакомые губы. — Осталось пятьдесят секунд, — простонала Аня, откидываясь. — Ты безоружен, возьми вот это. — Игнациус сдавил рифленую рукоятку. Заскрипели ржавые петли. Целым букетом ахнули снаружи визгливые голоса. Высверлила уши тревога. Звонко столкнулся металл. Точно буря, обрушились отовсюду гудящие рубящие удары. Сквозь туманные уколы звезд Игнациус различил надвигающиеся на него хитиновые пилы и отточенные резцы жвал. Он заехал кинжалом. Богомол опрокинулся. Кажется, это был Стас. В суматохе не разобрать. — Звездочет ждет нас! — тянула его Аня. Глаза привыкали. Богомол лежал ничком, так что лица видно не было. Пара жуков-стражников шевелила лапками, вероятно, в агонии. Тихо оседал распластанный по стене Арлекин, и короткое пестрое древко торчало у него между лопаток: — Ойкумена должна погибнуть… — Они помчались наверх, перепрыгивая через ступеньки. Игнациус царапал спекшееся горло ногтями. Впереди была еще одна кованая железная дверь. Также запертая, массивная, неприступная. Витиеватый иероглиф, как неоновый, пылал на ней. Стрелы шлепались справа и слева о шершавый камень. Было странно, что до сих пор не задели. Он безуспешно дергал литую старинную ручку из бронзы. Так и этак. Перстень здесь почему-то не помогал. — Печать Гнома, — сказала Аня. — Гном воздвиг Ойкумену, потом его отравили. — Игнациус поддел иероглиф и сорвал его. — Нарушивший печать Гнома потеряет все, — глухо сказала Аня. — Посмотрим, — невнятно ответил он. Ручка стукала, как будто стреляла. Дверь все равно не поддавалась. Как мертвая. Снизу приближался противный крутящийся визг. — Поцелуй меня напоследок, — жалобно попросила Аня. Игнациус поцеловал. Аня достала из выреза крохотный золотой флакончик. — Это — зернышко маллифоры, настоянное в вине. Оно дает забвение. Ты снимешь перстень и мы уйдем вместе. Бедный отец… — Остатки иероглифа корчились, словно огненные змеи. Скрежет когтей затопил лестницу. Дверь вдруг начала медленно, очень медленно отворяться. Изможденный старик в балахоне и островерхом двухцветном бархатном колпаке возник на пороге. — Пришли? — Старый добрый Персифаль, — сказала Аня. Наклонилась и поцеловала его пергаментную руку. Дверь легко закрылась за ними. — Кольцо при вас? — прошамкал старик. — Да, — сказал Игнациус. — Да! — Идемте… — Они поднялись в круглую комнату, где предметы угадывались только по их лунным очертаниям. На столе, заваленном свитками, книгами и причудливыми инструментами, жужжала сфера из семи планет. — Ты все-таки пришел, Александр, я уже отчаялся ждать тебя, — опершись о нее, сказал старик. — Грун? — неуверенно спросил Игнациус. Нечто странно-знакомое было в костяных, отбеленных возрастом, заостренных чертах кривоватого слепого лица. — Природа любит внезапную логику, — пробормотал он. — Что? — спросил Грун. — Это я — так… — Грун, схватившись за сердце, с трудом перевел дыхание. — Надо торопиться, Саша, я очень болен и мне осталось совсем немного. — Он опять с трудом перевел дыхание. — Легенда гласит, что запустить ход времени в Ойкумене может лишь человек из мира людей, которого полюбит мадонна, обручится с ним и отдаст ему перстень короля Мариколя. — Я люблю его, — тут же сказала Аня, — прости меня, бедный Персифаль. — Она вся дрожала. Огромные медные шестерни стучали над ними, поворачиваясь с каждым стуком на один зубец. Маслянела пружина. Свисали огромные цепи. Грун отчетливо щелкнул пальцами, и раздвинулись створки на потолке. Ожерелье из крупных угловатых звезд мерцало в глубокой черноте над дымящейся Ойкуменой. Даже не верилось, что бывают такие чудовищные крупные звезды. При космическом, неземном свете их Игнациус увидел длинные стрелки часов: они показывали без минуты двенадцать. Он снял с безымянного пальца кольцо Мариколя и поднял его. — С этой секунды ты становишься смертен и уязвим, — сглатывая на каждом слове, слабо предупредил Грун. Игнациус отмахнулся. Кольцо легло точно на часовую ось. Что-то заскрежетало, сцепилось и тронулось внутри старинного механизма. Звякнул дугообразный анкер. Громовой удар до основания потряс Башню. Прокатилось землетрясение. Шатались пол и стены, сыпался потолок, разворачивались свитки с дикими нечеловеческими письменами. Казалось, они проваливаются в преисподнюю. Грун, хватая ртом воздух, лежал в деревянном кресле. — Тебе плохо? — спросил Игнациус. — Нет, просто я умираю… — Три… пять… семь… — грозно отбивали куранты. Игнациус прижал к себе Аню. — Значит, все правда, значит, мы победили, — шептала она. — Девять… десять… одиннадцать… — Сдвинулся целый мир. Комната вокруг них тряслась и стонала. Звезда за звездой рушилась изнанка Вселенной. Треснул упор часов, посыпались шестеренки. Натянулась и дернулась кверху железная цепь. Раскатились колесики. — Полночь! — Ослепительно и больно, бриллиантами миллионов огней засиял Звездный Круг над их головами. Вдруг — лопнул. Все закрутилось. Совместились горячие недра времен. Ойкумена погибла и снова вынырнула из пучины. Проявился какой-то трепещущий свет. В последний момент Игнациус заметил, как, взмахнув крыльями балахона, проваливается в багровую черноту остекленелый Грун и как, начиная с флагштока, словно от удара молнии, медленно и страшно расщепляется пополам суставчатая Башня Звездочета.