Читать «Звезда на одну роль» онлайн - страница 231

— Я стремился создавать только произведения искусства, — отвечал Мастер, — я всегда выражал убеждение, что искусство не может влиять на нравственность людей. Оно ничего не выражает, кроме самого себя. Вдохновение не содержит в себе ни нравственного, ни безнравственного. Я не хочу творить ни зло, ни добро, а только НЕЧТО, обладающее формами для выражения красоты и чувства.

"И я, Игорь Верховцев, тоже не хочу ни добра, ни зла, мне все равно, только поймать бы это неуловимое НЕЧТО. Эту красоту. Впрочем, какая красота в луже крови? Но я хочу этого. Я живу, потому что хочу и чувствую. А чувствую только так. И в этом все. И я.., я словно постоянно оправдываюсь перед кем-то, как этот мой влюбленный, растерянный дуралей, царь Ирод.

Он тоже все бормотал, оправдывался. Он не хотел смерти Пророка, но допускал ее, потому что знал, что она неизбежна.

Рано или поздно все мы — злодеи и праведники, убийцы и невинные, эти вот девочки, я — перестанем дышать. Кто-то раньше, кто-то позже. Но всегда и все. И разве не Бог установил такой порядок? Тогда при чем здесь мораль? Мораль... Верховцев криво усмехнулся. Это уже напрочь забытое слово. Такой интерес к этому предмету, какой я проявляю в последнее время, свидетельствует, как говаривал Мастер, о моем запоздалом умственном развитии.

ДА, В ЭТОМ МИРЕ СУЩЕСТВУЕТ ДВЕ ТРАГЕДИИ: КОГДА НЕ ДОБИВАЕШЬСЯ, ЧЕГО ХОЧЕШЬ, ВТОРАЯ — КОГДА ДОБИВАЕШЬСЯ.

Вторая — страшнее. Для меня. И для моего Ирода. И для моей Саломеи".

Он задернул драпировку, прошел в гримерную. Взглянул на себя в зеркало в последний раз. ВСЕ РАЗГОВОРЫ О КОНЦЕ БУДУТ ПОТОМ. У МЕНЯ ЕСТЬ ЕЩЕ МОЕ ВРЕМЯ. И Я ПРОЖИВУ ЕГО В ДВАДЦАТОМ ГОДУ ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА. ПРОЖИВУ. И БУДЬ ЧТО БУДЕТ.

— Пора. — Лели заглянула в дверь.

— Идем. — Он поймал ее руку, крепко сжал. Ладонь его была горячей и сухой — Как свеж здесь воздух, по крайней мере можно дышать. — Саломея вышла в сад, освещенный фарфоровой Луной.

Мещерский смотрел на сцену. Смотрел и не мог оторваться. Эта завораживающая, вкрадчивая, тихая музыка. Что-то грозное в ней, что-то подкрадывается из темноты. Креститель и Саломея. Он и она, нет — ОН и ОН. Надо следить за Иродом. Он сидит на троне, голова его сникла, в руках — венок роз. Пальцы медленно обрывают лепестки. Усталый, обессиленный, загнанный в угол человек. Они все требуют от него смерти Пророка: жена, которую он любил, падчерица, которую он любит... Ирод поднимает голову, медленно обводит взглядом лица зрителей, кажется, вопрошает их о чем-то. Молчат. Глядят. Ждут.

— Вас всех сожрут черви! — кричит Креститель из темницы.

— За что? — Ирод вздрагивает. — Я не хочу никому плохого. Я.., сейчас я хочу быть счастлив. Саломея, станцуй для меня!

Танец. Какие у них у всех лица! Господи, какие лица! ОНИ УВИДЕЛИ ВТОРУЮ САЛОМЕЮ. Теперь на сцене их две — Мещерский замер. Они угождают, как и в тот раз. Цветов вот только нет отчего-то. Одежды развеваются, падают одна за другой. Вон тот в кресле — альбинос — поймал нитку бус, подносит к губам. А на колени Кравченко упала прозрачная вуаль. Одежды спали. Они стоят на сцене, смотрят в зал. Две Саломеи: блондин и блондинка.