Читать «Слабых несет ветер» онлайн - страница 34
Галина Щербакова
Вот тогда Наталье и приснилась большая черная собака, которая рвалась к ним в старый дом, бывший еще их общим с Машей.
Идиоту же понятно, что виделось явление Веснина народу, только он-то никуда не рвался. Он устроился референтом в фирму, занимающуюся разработками недр Урала. Своими знаниями и умом он легко вытеснил трех писюшек из геологоразведочного института, с ногами до ушей и абсолютно полыми головенками, с которых свисали с невероятной тоской о лучшей жизни длинные прямые волосы (а почему, собственно, волосам и не иметь свою мечту, если вся их жизнь — висеть без толку и содержания). Девуль перевели в другой статус, где незнание географии и недр даже поощрялось, ибо не туманило пустые головки. За Павла ухватились, как ухватились бы инопланетяне, явись к ним человек с Земли.
Он читал очень навороченным ребятам лекции о богатстве недр и истории из жизни нищих разведок, они не были дураками, его слушали, под его предложения давали деньги, и Павел почувствовал себя как в молодом КБ, где идеи искрили, где каждая мысль была золотая, но даже копейки не стоила в той жизни.
Тоня видела его преображение и отдавала отчет, что чем ему лучше, тем ей с ним неудобнее и стеснительнее.
Они расписались по настоянию Павла, понимающего, что ей нужен медицинский догляд, которого не может быть без прописки. Потом он узнал, что у фирмы есть своя поликлиника и больница и прикрепление к роддому, где они все имеют полисы. Получалось, что можно было и без прописки и регистрации. Достаточно было звонка. Пакостная мысль вильнула хвостом и стала смотреть ему в зрачки.
Нет, он не жалел, что женился на Тоне. С ней ему было хорошо и покойно. После первой жены, которая идеально подходила под категорию стерв, он имел в доме простую и добрую женщину. Парадокс же заключался в том, что она была оглушена Москвой и свалившимися на нее возможностями. И это осложняло их отношения.
Когда Павел пошел с ней в богатый магазин для беременных, она рванула оттуда как укушенная, увидев первый же ценник. Конечно, по логике человека из общежития в глубинке широкий лифчик с передней застежкой не мог стоить почти тысячу рублей, но у него ведь были деньги, большие деньги, чтоб купить ей его и за тысячу долларов. Но он увидел полные ненависти глаза Тони, признающей только другой счет.
Вся ее жизнь крутилась вокруг средней цифры — пятьсот рублей. Ничего дороже у нее не было, она искала себе одежду в рядах переходов улиц, в толкучке возле метро и вокзалов. Тысячу за один лифчик — это был удар в солнечное сплетение, оскорбление плевком, это было нарушение всех ее нехитрых простеньких приспособлений к слову «выжить». Когда однажды Павел принес огромного копченого угря, не подумав оторвать ценник, Тоня отказалась его есть.
— Так, как ты жила, ты жить больше не будешь. Это позорно! — закричал Павел. — Хватит выживать! Мы имеем право жить.
Она замерла над этими двумя словами — жить и выживать. Жить-поживать — это было в сказках, это было хорошо, правильно. Жить-выживать — слова-враги, в одном — покой, в другом — смертельная схватка. Всего ничего — приставочка «вы», а какая злоязыкая: выйти вон; накося выкуси; вьстомать; вбить; но, Господи Боже ты мой, но и выродить тоже. Но если выродить, то получается выродка. Но она так не говорит никогда, она говорит — родить. Роды, род, родина — это хорошие слова.