Читать «Семь грехов радуги» онлайн - страница 8

Олег Овчинников

Писатель перечислял заповеди монотонно, глядя в пол. С моего места было видно, как он один за другим загибает пальцы.

— Ученый малый! — похвалил самаритянин, изгибом бровей выражая приятное удивление. — Но педант…

Руки, на которых кончились пальцы, сжались в кулаки.

— Копирайт — Пушкин! — процедил со злостью мой сосед и на некоторое время умолк.

— Так вот, за редким исключением, — самаритянин шутливым поклоном выделил писателя из неплотной массы зрителей, — никто из здесь присутствующих не в состоянии вспомнить все десять заповедей. Что уж тогда говорить об их соблюдении… — Вздохнул тяжело, придавив бабочку оперного певца подбородком. — То же самое со смертными грехами, хотя их всего-то семь. Ну, похоть, ну, алчность, а что дальше?

Повисла пауза. Некоторые сосредоточенно пытались вспомнить. Писатель просто молчал. С вызовом.

— Чванство? — робко предположила Маришка.

— Вот-вот, — рассмеявшись, покачал головой самаритянин. — Оно же гордыня. Кроме того, — это вам для общего развития, — к грехам отнесены чревоугодие, леность, ярость и зависть. — Он помолчал, испытующе разглядывая зрителей. — Запомнили?

Зал прореагировал нестройно и неоднозначно.

— А теперь забудьте! — блеснув белозубо, разрешил самаритянин и подмигнул по очереди одним и другим глазом. Вид у него при этом стал заговорщицкий. — Все забудьте. И заповеди, которые как приняли две тысячи лет назад в первом чтении, так с тех пор и не пересматривали.

И грехи, которые непонятно кто и за что назвал смертными. Было, конечно, в притчах Соломоновых упоминание о семи человеческих пороках, которые ему лично, Соломону то есть, глубоко несимпатичны. Но придавать им статус смертных грехов — это, мягко говоря, чересчур. А поговорим мы с вами лучше о семи смертных заповедях.

Писатель присвистнул и заметил, изображая восхищение:

— Unbelievable!

Самаритянин сделал шаг к покинутой хозяином ударной установке, подобрал с пола барабанную палочку и наотмашь ударил по тарелке. От медного звона заложило ухо.

Самаритянин, вежливо улыбаясь, попросил уважаемых слушателей соблюдать тишину, пожалуйста. Затем продолжил:

— Да, да, я не оговорился, а вы не ослышались. Семи смертных заповедях. Почему семи? — спросите. А потому что мозг человеческий так устроен, что любую систему больше чем из семи элементов воспринимает с трудом. Это вам любой психолог подтвердит. Спросите: в таком случае, почему смертных? А потому, что каждая из заповедей такой безусловный и общезначимый закон определяет, что тому, кто ее нарушит, — смерть! Ну, или что похуже… И грех в таком случае остается всего один — нарушение заповеди. Любой! Потому что заповеди у нас будут отборные — буквально! — из библейских заветов, из статей уголовных и прочих категорических императивов отобранные. Кто же будет отбором этим заведовать? — в третий раз спросите вы меня…

Самаритянин ободряюще улыбнулся в зал, как бы призывая кого-нибудь задать вопрос вслух. Зал пришибленно молчал. Я ковырял мизинцем ухо, изгоняя из черепа отголоски «ударной волны».