Читать «Семь грехов радуги» онлайн - страница 49

— Ты хочешь сказать, что старушка… Писательские усы весело встопорщились.

— Будет теперь гоняться за вами, как пиковая дама за Германом. Копирайт — Пушкин. И не успокоится, пока один из вас — вернее всего, тот, кто задал вопрос про сектоида и услышал в ответ неправду, — не скажет ей: «Ладно, бабуль, прощаю! С кем не бывает…» В метро будет подстерегать, в подъезде под дверью стоять, по ночам сниться… — Игната явно забавляла ситуация.

А вот мне внезапно стало не смешно. Вспомнился вчерашний дурацкий сон, в котором синие губы тоскливо шептали: «Отпусти, сними с души грех», наполнился мрачным смыслом.

— Уже… — сказал я. Извлек из стакана ложечку, облизал и поднес к лицу. Из мельхиоровой вогнутости ложки глянул прямо на меня настороженный округлившийся глаз. — Уже снится… Но почему мне? Нам… Мало, что ли, других людей? Подойди к любому на улице, попроси прощения… — Глаз в ложке наконец-то моргнул. Я тоже поморгал и потряс головой, собираясь с мыслями. — К доброму самаритянину, например.

— Вот тут ты прав, — заметил Игнат. — Не во всем, разумеется, но в том, что касается сектоида. Уборщица, несомненно, знает его лучше, чем пыталась показать, это у нее на лице написано. Не исключено, что как раз сейчас она собирается нажаловаться своему наставнику на трех молодых людей, которые довели старую до греха и бросили. На твоем месте, имей я нужные связи, я попробовал бы проследить за ней.

Под нужными связями, надо полагать, Игнат подразумевал Пал Михалыча. Ну-ну… Я буквально услышал объявление, передаваемое по «громкой связи». «Внимание, всем постам! Задержать синюю старушку. Повторяю…»

— Не знаю, возможно, у сектоида, которого ты называешь самаритянином, в этом плане больше возможностей, чем у простых смертных, другой, так сказать, level of experience, — размышлял Игнат. — Но вообще-то прощать должен именно тот, кого обидели. И каяться имеет смысл лишь перед ним, никто другой не поможет согрешившему, таковы правила.

Сектоид… experience… правила… Я позволил себе осторожный упрек:

— Ты говоришь обо всем этом как о компьютерной игрушке.

— Естественно, — спокойно реагировал Игнат. — Что еще, по-твоему, представляет собой наша жизнь? — Он с намеком развернулся вполоборота и по-совиному подмигнул.

— Легко считать жизнь игрой, сидя в безопасности на трибуне, попивая пиво.

— Отчего же на трибуне? — В серых глазах писателя вспыхнули огоньки, но отнюдь не веселья. — Мы оба были там, — строго сказал он. — Слушали проповедь, благоразумно воздерживались от угощений, шевелили большим пальцем ноги в ботинке, чтобы не поддаться гипнозу. И тем не менее оказались на игровом поле. Оба, я и ты. Разница лишь в том, что я уже отбил свой первый мяч, а ты еще не дождался паса.

— Первый мяч? — Как это часто бывает, смысл высказывания собеседника дошел до меня чуть позже, чем был задан ненужный вопрос.

Игнат ответил не сразу. Сначала он встал и, сделав два шага к окну, прислонился лбом к прохладному стеклу. По взлетному полю весенней непроснувшейся мухой полз самолет — медленно, безнадежно, как будто и не надеясь взлететь. Не думаю, что Игнат видел его. Мне кажется, в тот момент он не замечал ничего, кроме собственных мыслей.