Читать «Большая судьба» онлайн - страница 28

Василий Александрович Журавский

— Читал, бай Штилян, сегодня в газете: только по одному нашему Бургасскому округу за два месяца тысяча новых хозяйств вступила в кооператив!..

Председатель кооператива с волнением сказал:

— Середняк валом пошел!

…Была весна 1955 года. На болгарской земле зацветали сады.

1955 г.

Эдельвейсы

Это случилось в самый канун Нового года. Я возвращался из командировки. До Софии оставалось 70 километров, до первой минуты 1 января — семь часов.

Каждый семейный человек поймет, какие чувства владели мною. Дома был накрыт праздничный стол, и сын, путая все славянские языки, допытывался у матери:

— Зашто до сих пор няма татко?

Шофера, Лазаря Крыстева, кроме жены и сына, ждала любимая дочь.

Нам предстояло одолеть еще один горный перевал, от которого до Софии было рукой подать. Машина легко карабкалась в гору. С каждым километром в настроении также отмечался определенный подъем. И я, подладившись к гулкому рокоту мотора, начал напевать что-то очень оптимистическое, вроде: «Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы».

Вдруг в вечерней тишине разразился оглушительный грохот… Заскрежетали тормоза. «Победа» содрогнулась и застыла на месте, будто вкопанная. Песня, само собой разумеется, оборвалась на полуслове. «Обвал? Землетрясение?» — молниями мелькнули догадки.

Скоро ухо стало улавливать характерный рев падающей воды.

Стряслось такое, чего нельзя было предвидеть, уезжая в командировку. Теплый ветер и дождь растопили снежный наст балканской вершины, и миллионы тонн воды хлынули вниз, прорыв русло поперек шоссе.

Спереди — бешеный поток пены, брызг и камней, справа — отвесные скалы, слева — пропасть. Не объедешь, не обойдешь. А окольный путь только через вершину Столетова, через Шипку — крюк в полтысячи километров, да и перевал покруче.

— Эх! — тяжко вздохнул Лазар. — Положение… международное!

— Все встретят Новый год по-человечески! А мы?!

— Могло и с нами не случиться такого, будь уходящий год високосным. Тогда бы у нас лишний день в резерве оставался!

— Да ты юнак, Лазар! Не падаешь духом даже в безвыходном положении!..

— А какой резон падать?! Я расскажу тебе случай из своей жизни, и ты многое поймешь… Дело было в Сливенском каземате. В нашей камере лежало тридцать человек. (Болгары говорят «лежать в тюрьме», а не «сидеть».) Все мы ждали суда. Поганое это занятие. Сроки, правда, нас не интересовали. Лишь бы не расстрел. А десять или пятнадцать лет дадут — разницы никакой: все одно через год-полтора придут советские братушки и освободят. Но было два наших товарища, у которых никакой надежды не оставалось. Один — я его не виню: человек есть человек — пал духом, замкнулся. Другой вел себя, как будто ничего не случилось: проводил с нами, молодыми, беседы по истории партии, даже пел.

Как-то на прогулке в тюремном дворе я спросил его: «Откуда, бай Иван, у тебя такая воля?» А он грустно улыбнулся и ответил: «Воли, парень, у меня нет. Если бы она была, то я застрелился бы, когда меня схватили. А сознание имеется. Рассуди сам. Вы вот на меня смотрите и думаете: не сегодня-завтра человека расстреляют, а он не сдается, живет; значит, убежден, что правильно жил, что боролся за правое дело. И еще крепче поверите в наше дело. Крепче поверите — быстрее победите. А когда меня поведут на расстрел, я, парень, выдержу, глазом не сморгну. Пусть почувствуют убийцы своими заячьими душонками, какая у нас сила, пусть они задрожат, ежели у них есть капля разума, чтобы представить расплату за нашу кровь!..» И закончил он просто, с той же своею тихой, грустной улыбкой: «Главное, парень, никогда не падай духом!» Вроде бы наказ мне такой дал!