Читать «Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом» онлайн - страница 116

А она вдруг отошла от меня, встала в левом углу комнаты лицом к стене: «Не вози ко мне мужиков, у меня Яков есть».

Любушке становилось все хуже и хуже. Первого сентября мы узнали, что Любушка наша лежит в 4-й городской больнице после тяжелейшей полостной операции.

Врача, который ее оперировал, звали Яков. Рассказывали, что к нему даже страшно было подойти после операции, он очень переживал, был весь белый как полотно — ведь Любушка попала на операционный стол только через три недели после того, как у нее случился заворот кишок, в животе было что-то ужасное, кишки уже лопались, начинался перитонит.

Батюшка сразу отправил к ней своих духовных чад, они на следующий день были уже в Твери, и мы поехали в больницу. Нас пустили в реанимацию, и архимандрит Ефрем причастил там блаженную Любушку и отслужил водосвятный молебен.

А потом потянулись мучительные дни ее тяжкой болезни. Тверские сестры дежурили возле нее и делали все что могли. Так Господь сподобил нас немного послужить Любушке хотя бы в последние дни ее земной жизни.

Прошло два-три дня, и доктор сказал: «Ну вот и все, кишечник остановился, это конец». И мы с игуменией Иулианией на ночь глядя поехали в Лавру просить святых молитв нашего старца. Но вечером нам уже ничего не удалось ему сообщить, сколько ни ходили мы возле проходной, а когда рано утром оказались у него в приемной, сразу услышали: «Две монашки под окном пели поздно вечерком». И дал нам бутылочку с маслом от тридцати святынь, с очень сильным ароматом розового масла, чтобы мы растерли им Любушке все тело.

Когда мы днем вернулись в больницу, врач сразу сказал нам, что произошло невероятное, — ночью у Любушки заработал прооперированный кишечник.

Она и выглядела уже по-другому. Накануне была совсем бледная, осунувшееся измученное лицо, заострившийся нос, а тут — щеки розовые, лицо опять округлилось.

В палате у Любушки была уже игумения Феофания, настоятельница Московского Покровского монастыря. Святейший послал ее проведать Любушку, передал, что вынимает за нее частицу.

И вот мы с пением Трисвятого бережно помазали Любушку всю, с ног до головы, Батюшкиным розовым маслом, и когда я помазала ей лицо, она тихо сказала: «Хватит». Как же мы не понимали тогда, что происходит, все надеялись на исцеление! И все очевидные указания на ее неизбежную скорую смерть были закрыты, мы их не видели — или не хотели видеть. Одна была цель — что-то сделать, чтобы она еще пожила. Вот так бывает закрыто зрение — на очевидные, казалось бы, вещи.

Между тем наши монастырские дела все-таки продолжались, и именно в эти дни мы вдруг узнали, что хозяйка соседского дома, купленного нами за двадцать миллионов (а тогда вместо тысяч были миллионы) в прошлом году, вовсе и не собирается никуда уезжать из Екатерининского монастыря, пока мы не принесем ей еще двадцать, потому что дом на острове Залит, куда она хочет переехать к отцу Николаю, стоит ровно сорок.

Надо было что-то решать, денег у нас никаких не было, и с какой стати: ведь то, что мы у нее купили, не стоило и двадцати. Да и те насобирали каким-то чудом. И мы заодно спросили у Батюшки, когда он давал нам для Любушки бутылочку с розовым маслом, как же нам быть.