Читать «Апокриф. Давид из Назарета» онлайн - страница 145

– Боюсь, что ты принимаешь все это слишком близко к сердцу, первосвященник, – промолвил Ханаан, направляясь к выходу и таким образом указывая своему гостю на дверь.

– Ты не веришь, что это так, – сказал Каифа, идя за ним по пятам. – Я отправляюсь на гору Гаризим и на время своего отсутствия оставляю синедрион на тебя. Не злоупотребляй этой властью.

Прежде чем выйти, Каифа повернулся к старейшине и, в последний раз смерив его взглядом, больше не испытывая страха, сказал:

– Когда все это закончится, мы вернемся к тому богохульству, которое ты допустил в моем присутствии, и я уверен, что, несмотря на преклонный возраст, ты сможешь вспомнить, что именно оно стало причиной твоего падения.

При этих словах черные глаза старца полыхнули огнем, словно загоревшиеся угли. Его взгляд выражал уверенность в безнаказанности и обещал отмщение.

54

Самария

Лошади взбирались по крутой извилистой тропе, по обе стороны которой росла жимолость, чьим горьковатым ароматом был насыщен ночной прохладный воздух. Торопить лошадей в горах Самарии означало подвергать их риску сломать ногу или даже утратить их. И если лошади Лонгина инстинкт подсказывал, куда ставить копыта, то лошадь Давида ступала не столь уверенно, поэтому юноша не отрывал глаз от каменистой тропы, которая вилась змейкой по склону горы, все вверх и вверх. Туман становился настолько густым, что порой приходилось спешиваться и вести лошадей под уздцы.

Неожиданно тропа расширилась, и вскоре всадники выехали на известняковое плато, на котором возвышалась громадная черная скала, словно выскочившая из-под земли. Уже спокойным шагом лошади направились к окружавшим эту скалу похожим на призраки деревьям. Давиду показалось, что это были смоковницы и жостер. Они напомнили ему родной Назарет, и сердце сжалось при воспоминании обо всех тех, кто был ему дорог и кого уже не было в живых. Его мать, дедушка и дядя Шимон, Фарах… На его совести было уже четыре жизни, не считая убитых в трактире, и это отбивало всякое желание жить.

Он прогнал невеселые мысли, чтобы сосредоточиться на поставленной цели: примкнуть к восставшим и сделать все для того, чтобы исполнилось предсказанное Иеремией и Исайей. Но пустота, которая образовалась в его душе после гибели Фарах, снова и снова заставляла его задавать себе вопрос, не дававший ему покоя.

– Ты знаешь, что я был на Голгофе в тот день? – спросил он Лонгина.

Судя по всему, вопрос был неожиданным для центуриона. Он долго смотрел на гриву своей лошади, потом спешился и произнес:

– Оставим их здесь щипать травку, а сами пойдем устраиваться на ночлег…

Он принялся расседлывать лошадь, так и не ответив на вопрос Давида, который не сводил с него глаз.