Читать «Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах» онлайн - страница 77

Надо отметить, что Н. Ломагин, изучая воспоминания и блокадные документы, не смог найти жалоб со стороны евреев на антисемитизм в блокадном Ленинграде. Наоборот, ему удалось обнаружить свидетельства нескольких людей, которые говорили, что на себе не ощущали проявлений антисемитизма до и во время войны. Один из респондентов в рамках Гарвардского проекта утверждал, что по большому счету, все в Советском Союзе зависело от Сталина. Скажет, что евреи – герои, будут хвалить, говорить, что евреи страдали и были вместе с нами. Скажет: «Ату их!» – средства пропаганды сделают все, чтобы дискредитировать участие евреев в войне, работу на заводах.

И это, наверное, правильно.

Говоря об отношениях к евреям, некоторые исследователи приводят фрагменты из – дневника А. П. Остроумовой-Лебедевой, которая еще 8 июля 1941 г. записала в своем дневнике, что сослуживцы её знакомой (все евреи) «все бегут, куда-то устраиваются в отъезд. Все это делается втихомолку и с необыкновенной ловкостью и проворством». В этой записи, хотя и сквозит какой-то антисемитский душок, но в большей мере здесь отражаются опасения расправы над евреями в случае оккупации города, вызванные немецкими листовками и слухами об отношении к евреям на территориях, занятых нацистами.

Свои антисемитские настроения Остроумова-Лебедева развивает и в дальнейших записях: «особую агитацию (в пользу эвакуации) и истеричность вносят евреи, которые по натуре своей, в большинстве случаев, страшные трусы и необыкновенные ловкачи в уклонении от призыва на фронт. А если уже никак нельзя было этого избегнуть, то отыскивают себе места в канцеляриях штаба, в обозе и т. д. Также многие из них избегают трудовую повинность, уклоняются копать окопы и в то время, когда все отпуска прекращены, они живут дома в отпуску». Такое отношение Остроумовой к евреям по всей вероятности было явлением одиночным и не подтверждённым никакими примерами.

Был ли антисемитизм общераспространенным явлением? Те, кто мог почувствовать это на себе, отвечали: «Нет». Не смог и я найти сведений о проявлении антисемитизма среди многочисленных воспоминаний блокадников, которые мне удалось прочитать. Нет их и в блокадных дневниках. Нет упоминаний об антисемитизме в блокадном городе и в таких авторитетных источниках, как «Воспоминания» Д. С. Лихачёва и «Блокадная книга» Гранина и Адамовича. Не помнят и заметного проявления антисемитизма мои родственники и знакомые, которых мне и моим друзьям удалось опросить. Пожалуй, единственным свидетельством является воспоминания ныне известного физика Мирона Амусья, выдержку из которых я привожу ниже:

«….Наряду с карточками, ограничения продовольствия приводили и к очередям. Именно в очереди выплёскивалось худшее, что было в людях. Немцы забрасывали город листовками незатейливого, примерно следующего, содержания: „Убей еврея, выдай большевика, остальным будет при немцах хорошо“. Пропаганда в какой-то мере действовала. Именно в очереди я услышал сказанное маме: „Вот ваш – в тылу, а наши – на фронте!“. И палец говорившей указал на меня. Власть не могла допустить ни этнической розни, ни антиправительственных выступлений в городе. Выход нашёлся простой. На заседании горсовета некая учительница предложила принять постановление, наказывающее не только выступления против власти, но и антисемитизм как прямую помощь врагу, нечто вроде предательства и саботажа. Судить за это преступление должны были специальные тройки. Эти быстро навели порядок, имея в распоряжении лишь один приговор – расстрел. Слышал, что первый список расстрелянных опубликовали…»