Читать «Комсомолец Иван Раксин» онлайн - страница 3
Георгий Зотеевич Тиунов
Жмутся к лесу кудлатые облака, и луна нет-нет да и взглянет на землю. Нигде ни звука, ни огонька, маячат на перекрестке часовые, в черных полыньях на загустевшей смоляной воде вспыхивают и гаснут холодные призрачные синие блики.
Иван обходил стороной эти страшные проломы, то и дело оборачиваясь и подгоняя сестренок.
Анна Егоровна, отправляя их к тетке, за пруд, наказывала:
— Идите быстрее. А то чего доброго ироды начнут стрелять. Приказ такой вышел — из села ни шагу.
Но оставаться в Сиве было еще опасней; и ребята пустились в путь.
Белые патрули заметили их недалеко от противоположного берега и открыли огонь. Пули, посвистывая, пролетали над головами. Прижимаясь к колючему насту, обдирая до крови колени и руки, ребята ползком добрались до спасительного берега.
… К тетке часто заходили соседи, приносили с собой безотрадные новости. Они говорили вполголоса и сокрушенно покачивали головами. Иван, свесившись с полатей, жадно ловил обрывки фраз.
Новости были тяжелыми. Они пригнули людей к земле, стерли с лиц приветливые улыбки. И, когда-то шумные, деревенские улицы весной 1919 года заполнила настороженная кладбищенская тишина.
В Сиве колчаковцы расстреляли шестидесятилетнего М. Г. Наумова за то, что один из его родственников — А. П. Якунчихин был организатором Советской власти на селе. Семьи красноармейцев были перепороты шомполами. В домах активистов и советских работников белые рубили полы, окна, стены. Они тащили все, что попадет под руку. Трупы красногвардейцев, похороненных в 1918 году, колчаковцы вырыли из братской могилы и уволокли на скотское кладбище.
Бурые, ржавые ручьи в ту весну казались наполненными человеческими слезами и кровью.
Много горя и слез увидел десятилетний парнишка. Суровая недетская складка легла между размашистыми колосками бровей.
И когда первый батальон полка «Красных орлов» под победную музыку труб вошел в село, Иван, подчиняясь нахлынувшему чувству радости, пристроился сзади красноармейской колонны и, отпечатывая босыми ногами следы в дорожной пыли, гордо пел:
Не гнись, сынок!
Веселым маляром пробежала осень по березовым рощицам, густым ивнякам и лугам, разбросав повсюду золотистые, алые, вишневые пятна.
Высокий, сутуловатый Илья Васильевич Раксин, широко размахивая руками, шел по сжатой полосе. Рядом бодро вышагивал Иван.
Они остановились на холме. Отец отдышался и, присев на корточки, сказал сыну:
— Кроме этого участка, вон тот, где был поповский денник, тоже наш теперь. И вон там, у варниковских ворот, наш, и на Чугайке тоже наш. Вот сколько ее привалило, землицы-то!
— А я знаю, кто нам ее дал! — хвастливо прищелкнул языком Иван и в ожидании вопроса впился серыми глазенками в отца.
— Кто?
— Ленин, — взволнованно ответил сын, — Владимир Ильич. Нам учитель сегодня рассказывал.
Илья Васильевич похлопал Ваню по плечу, и глаза его оживились, заблестели.
Сам он был неграмотным. Когда один за другим появились на свет два сына и шесть дочерей, Илья Васильевич и не думал, что кому-то из них удастся научиться читать и писать.
