Читать «Костяные часы» онлайн - страница 26

– Это ж просто рыба с картошкой. И абсолютно ничего из этого не следует.

– Вот именно, черт возьми, абсолютно ничего не следует! – фыркаю я, но получается как-то ехидно. – Спасибо.

Проходим мимо последнего трейлера и еще чуть дальше, к низенькому бетонному строению на краю дюн. Из узкой прорези окна попахивает мочой, но Брубек решительно взбирается на плоскую крышу.

– Это дот, – поясняет он. – В войну здесь стояли пулеметы на случай вторжения немцев. Таких дотов тут в округе сотни, если присмотреться. Если подумать, то классно получается: мирное время – это когда пулеметные гнезда используют как столы для пикников.

Я смотрю на него и думаю, что в школе он бы вряд ли так умничал. Потом влезаю на крышу, любуюсь видом. На противоположном берегу широченного – больше мили шириной – устья Темзы виднеется Саутенд, а в другой стороне – доки Ширнесса на острове Шеппи. Мы открываем банки с кока-колой, я осторожно отрываю кольцо, чтобы потом сунуть в пустую банку. Таким кольцом собака может сильно порезать лапу. Брубек подставляет свою банку, мы с ним чокаемся, как вином (только в глаза я ему не гляжу, чтобы у него не возникали ненужные мысли), и пьем. Первый глоток обдает взрывом ледяных шипучих пузырьков. Картошка теплая, сбрызнутая уксусом, а горячий кляр обжигает пальцы, когда мы его сдираем, чтобы добраться до сочной слоистой мякоти трески.

– Ужас как вкусно! – говорю я. – Ну, будь здоров!

Мы снова чокаемся банками.

– А в Манчестере фиш-энд-чипс вкуснее, – заявляет Брубек.

Воздушный змей розовым хвостом выписывает вензеля по синеве.

Я глубоко затягиваюсь «Данхиллом», который стрельнула у Брубека. Ну вот, теперь лучше. Почему-то вдруг вспоминаю, что Стелла Йервуд с Винни сейчас наверняка курят «Мальборо» в постели, и сразу же приходится притворяться, что в глаз попала соринка. Чтобы прогнать непрошеные мысли, спрашиваю Брубека:

– Так что там у тебя за дядя? Ну, тот, которого ты навещаешь?

– Дядя Норм – родной брат моей матери. Он раньше был крановщиком на цементном заводе «Блю сёркл», но давно уже не работает. Он слепнет.

Я снова затягиваюсь.

– Но ведь это ужасно! Бедняга!

– Дядя Норм говорит, что жалость – это разновидность оскорбления.

– Он совсем слепой или только частично? А может…

– У него уже оба глаза на три четверти не видят, и зрение все ухудшается. Но для дяди Норма хуже всего то, что он больше не может читать газеты. Говорит, теперь это для него все равно что искать ключи в грязном сугробе. Так что я почти каждую субботу езжу к нему на велосипеде и читаю ему статьи из «Гардиан». Потом он говорит со мной о стычках Тэтчер с профсоюзами, или о том, почему русские полезли в Афганистан, или о том, почему ЦРУ затеяло свергать демократические правительства в Латинской Америке.

– Прямо как в школе, – вздыхаю я.

Брубек мотает головой:

– Нет, наши учителя только и думают, как бы вернуться домой к четырем, а в шестьдесят лет спокойно выйти на пенсию. Дядя Норм любит поговорить и поразмыслить и меня к этому приучает. Ум у него острый как бритва. А потом тетя кормит нас обедом, и после этого дядя заваливается вздремнуть, а я иду ловить рыбу, если погода подходящая. Ну или если мне на глаза не попадется одноклассник, замертво лежащий на берегу. – Он тушит окурок о бетонную плиту. – Ну Сайкс, колись: что за история с тобой приключилась?