Читать «И хлебом испытаний...» онлайн - страница 108

Валерий Яковлевич Мусаханов

В страшном одиночестве вы умышляете и подготавливаете кражу, тратите на это все силы и последние средства; вы идете ва-банк, подвергаясь ужасному риску, и в случае провала готовы ко всему — годам тюрьмы, даже к смерти. Но судьба всегда ироничнее и презрительней вашей отчаянной решимости… Ненастным вечером в волглом сумраке холодной лестницы вы орудуете отмычкой у чужой двери, собрав всю осязательную чувствительность в кончиках пальцев правой руки, и ваше дыхание в пропахшей кошками тишине кажется вам грохотом гусеничного трактора, и лишь долгожданный, но всегда застающий врасплох сухой щелчок отжатых цугаликов резко очерчивает взрывчатую гибельность воровского безмолвия, я бесшумная дверь открывает черный зев прихожей, как туннель в небытие. И знакомый только тайным похитителям ужас облегчения резиновой холодной перчаткой берет ваше сердце, но вы еще не знаете о силе презрительной иронии, которой наделена предуготованная вам судьба Она не даст вам крупной взятки, она не обречет вас на годы заточения, она не подарит вам даже смерти. Вы войдете в чужую прихожую, прикрыв за собой дверь, засветите фонарик и увидите самое страшное… что квартира пуста. Ободранные обои, скомканные на полу, стены, заклеенные газетами, лесенка-стремянка с меловыми потеками посередине жутко пустынной комнаты и грязные, пятнистые штаны маляра на перекладине, и все это в чернильно-фиолетовой сутеми, в которой свежевыбеленный потолок мнится квадратом жемчужно-серого неба над чудовищно глубоким колодцем, и в этом сумраке призрачный, мертвенно-бледный лучик вашего фонарика — как бесполезный задавленный вопль о помощи…

Ко времени встречи с Ароном я чувствовал себя как отчаявшийся неудачник. Я облазал все закоулки своего «я» и не нашел там ничего: ни выигрыша, ни жизни, ни смерти — только чернильно-фиолетовый сумрак опустошенности. И тогда Арон показался мне редким избранником, уже открывшим магическую формулу судьбы. И я прилепился к нему, хотя каким-то закоулком сознания догадывался, что окончательно ломаю себе жизнь, и в этом было какое-то мрачноватое садистское удовлетворение.