Читать «Клинок без ржавчины» онлайн - страница 206

Огорченный кондуктор растолкал хлынувших к вагону пассажиров и высадил безбилетного. Он заранее обдумывал, что и как сказать дежурному по станции, чтобы у таких молодцов навсегда отбить охоту ездить без билета, отнимать у кондукторов золотое время.

Так шли они. Казалось, оба примирились с неудачным утром.

И вдруг Илико охватило волнение. За вокзальной оградой на шатких деревянных прилавках он увидел пузатые плетенки. В таких плетенках накануне великого поста осетины привозят знаменитые цхинвальские орехи. Илико решил — никуда он дальше не пойдет… И от такого решения ему стало не по себе, как грешнику. Он остановился, оглядел безбилетного и мягко, без всякой злобы, сказал:

— Фу, черт, какой ты длинный!

И точно, на земле путник казался еще выше, чем в вагоне. Пыль каких только дорог не покрывала его сапоги, не набивалась в складки его одежды! Кожа на лице была сухая, жесткая — видно, часто обдували его степные ветры и в непогоду не всегда была у него крыша над головой.

— Иди, братец, своей дорогой. Только смотри, в этот поезд не вздумай больше садиться, — тихо добавил Илико и, оглядев искоса окна своего вагона, торопливо завернул за ограду.

Путник улыбнулся ему вслед, и от этого глаза его стали еще добрее и печальнее.

Раздался третий звонок. Запыхавшийся Илико подбежал к вагону. Он весь сиял, словно только что выиграл в суде важное дело. В мешке шуршали орехи.

Поезд отошел. Илико, стоя на ступеньке, развернул зеленый флажок и замурлыкал какую-то песню.

За водокачкой мелькнула широкополая шляпа.

— Э-ге-ге!.. — крикнул кондуктор и помахал флажком.

Путник не заметил флажка, не услышал прощального окрика — поезд неистово грохотал на стрелках.

Человек шел не спеша, слегка сутулясь, словно боялся задеть головой небо.

2

В том году в Гори весна была ранняя. Уже на масленицу зацвели персики и миндаль. Трава стремительно пробивалась из-под земли, зеленым пламенем заливала долины. С буретского косогора побежали талые воды. Кое-где в лощинах еще синел застрявший снег. Запахло набухшей землей. Голодные птицы грудью падали на первые борозды.

Кура помутнела, потяжелела, вода стала незвонкой.

Путник облокотился на шаткие перила моста… Закрыв глаза, он слушал шум реки. Так ему лучше вспоминались родные берега.

Глаза слипались. Отчего бы? Оттого ли, что ночь не спал, или оттого, что солнце стало пригревать раньше срока? Руку поднимешь — солнечный жар наполнит рукав, шляпу скинешь — за воротник скользнет. Одолевал сон… А он любил ходить — манили города, в которых никогда не бывал, любил толкаться среди людей, которых раньше не встречал.

Он был ненасытно любознателен. И, может, это заставило его бродить по свету, ночуя, где ночь застанет, находя друзей, где они найдутся. Он стороной обходил людей, которые, подобно скотине, пристрастились к своему стойлу — даже голову не поднимут, чтобы на небо взглянуть, чтобы хоть чем-нибудь отличиться от четвероногих. Скучно с такими. И он ушел от этой скуки.

Может, лучшего не обретешь, но к лучшему тянет безудержно. И от этого человек становится чище, свежее. Кажется, что брошен ты в этот мир, как квасцы в мутную воду, чтобы очистить все, что осквернили, что затоптали подлые люди. И мир тогда возникает перед тобой молодо, в первозданной своей красоте. Смотришь на эти цветы, на зеленый пожар в долинах, на лиловый разбег холмов, смотришь так, будто до тебя никто их не видел. И женщину любишь так, будто никто до тебя ее не любил. И дружба радует, будто человек человеку никогда не был врагом. Хочется рукоплескать жаворонку в небе, поклоном встречать восход солнца, удивляться всему, словно присутствуешь при сотворении мира, стоишь рядом с богом.