Читать «Мхитар Спарапет» онлайн - страница 185
Серо Николаевич Ханзадян
— Присаживайся, тэр священник, — предложил старец с черной повязкой на глазу, — грейся.
Он подтолкнул рядом сидящего и освободил гостю место. Тэр-Аветис присел на корточки и протянул руки к огню.
— А где же ваша молодежь? Дети где?..
— Все там, — подняв костлявую руку к небу, ответил одноглазый. — Только кости остались!.. Кости. И от них, и от нас. А зачем остались, наши-то? Вот ты пока еще человек, зверем не стал, а к тому и священник. Скажи, зачем мы остались жить? Всех собак перебили, а нас оставили… Из ружей стреляли. Целая сотня с рассветом нагрянула — люди Мирали хана. А через час все было кончено… Хоть бы собак с нами оставили, мы бы ели их, божьи твари ведь, рты имеем… И людей все больше на месте кончали, а кое-кого в полон погнали.
Старцы заохали, завздыхали, а кто и заголосил.
— Зима была лютая, — продолжал одноглазый. — Снегу по колено. В пути небось все наши и сгинули. Говорят, вся дорога до Котайка усеяна трупами… Все погибли. Одно воронье вот еще дышит. Не воронье, а волки или, может, скорее совы. Совы на развалинах…
У Тэр-Аветиса от горя и сострадания все внутри сжалось. А старцы уже голосили во всю свою малую силу и рвали волосы на голове. Что-то звериное было в облике этих изголодавшихся людей.
Горги, встревоженный доносившимися воплями, вбежал в землянку — уж не случилось ли чего с Тэр-Аветисом!..
А тысяцкого вдруг осенило. Он подошел к котлу, поднял крышку и тотчас опустил ее. В котле плавали редкие соломинки и зеленые стебельки чахлых побегов.
— Горги! — заорал он. — Тащи хурджины!
Тот выскочил и через минуту вернулся с хурджинами. Тэр-Аветис высыпал их содержимое перед старцами и с горечью сказал:
— Где ты такое видал, Горги? Солому варят!..
Они вышли во двор. Было еще темно. Оседлали коней и снова пустились в путь. В расщелине гор, выставив свой рог, бесстрастно сияла луна.
Ужасная ночь…
Светало. Вдоль тропинки по обеим сторонам переговаривались листья тополей. В ущелье лаяла собака. Ей вторили другие. Скоро совсем рассвело. В садах замелькали крестьяне — монастырские, крепостные, надсмотрщики. Продолжать путь стало небезопасно.
Мовсес потянул Арусяк в кустарник, чтобы пересидеть там день, отдохнуть.
Он смотрел на золотящееся лицо Арусяк, на белую шею, на непокорные локоны. Смотрел так, будто видел ее впервые. А какие черные у нее брови, какие алые губы, как беспокойно вздымается и опускается пышная грудь!..
При всей красе своей Арусяк казалась ему какой-то растерянной и очень беспомощной.
«Вот и жена моя, — подумал Мовсес. — Как-то примет нас Давид-Бек? Прикажет привязать меня к столбу и бить за то, что я сложил с себя духовный сан и привел жену, или снисходительно улыбнется и покачает убеленной от тяжких дум головой?» Что бы там ни было, а Арусяк Мовсес не оставит. Это он решил раз и навсегда. Пусть бьют, терзают. Иного пути ему нет. Уйдут вдвоем в какой-нибудь глухой уголок, он станет пастухом, рабом, кем угодно, но счастья своего из рук не упустит.
Он обнял Арусяк. Женщина дрожала.
— Тебе страшно, родная? — спросил Мовсес тревожным шепотом.