Читать «Минос, царь Крита» онлайн - страница 235

Сын Эгея поднялся и, коротко поклонившись, направился прочь из моих покоев.

Спустя некоторое время на Большом дворе собрались мои дети, придворные, афиняне. Тесей, омытый и умащенный, был облачен в новые одежды. На волосах его лежал перевитый алыми лентами венок из нежных нарциссов и жесткого мирта, что так любим Персефоной. Мрачные, насупленные юноши-афиняне стояли молча, девушки тихо плакали. А Тесей улыбался, словно его ждала не смерть, но праздник.

При моем появлении все стихли. Я поднял руку и, глядя в глаза Тесею, повторил то, что сказал ему наедине. Тот победно улыбнулся, слегка склонил голову в знак согласия и в полной тишине двинулся ко мне - спокойный, уверенный, подобный быку, обреченному на заклание. Быку, который внешне смирился со своей долей, но я видел затаившуюся на дне его угольно-черных воловьих глаз глухую ненависть. Такие же глаза бывали у Минотавра, когда я навещал его. Он подставлял свою морду под мою ладонь, а сам только и ждал, как бы улучить момент, чтобы поддеть меня рогом.

Запоздало заиграла пронзительная, рвущая душу на части музыка. Царевич преклонил передо мною колени. Я срезал у него прядь волос, посвящая Минотавру, осыпал зерном и окропил вином, после чего двое жрецов Астерия Быкоголового под жалобно-торжественное пение плакальщиц, медленно повели Тесея к святилищу, где безобразный сын Посейдона ждал свою жертву.

Женщины осыпали афинянина цветами. Некоторые подбегали и прикасались к нему - обреченный на смерть, говорят, мог принести удачу, словно тот бог, чьи изображения каждый год вывешивают критянки на деревьях.

В толпе я заметил Ариадну. Она протянула герою букет весенних цветов. До сих пор равнодушно взиравший на окружавших, Тесей благосклонно принял дар царевны, погрузил в него лицо и, должно быть, поблагодарил ее. Она тоже что-то сказала.

Тесей скрылся в переходе. Я совершил возлияние Посейдону и первый удалился c Большого двора.

На галерее меня нагнал Катрей. Бледный от ярости, он, тем не менее, сохранил внешнюю почтительность. Склонившись передо мной, подчеркнуто-смиренно спросил:

-Отец мой, великий анакт Крита и Киклад, значат ли твои слова, что ты, о, богоравный, отказываешься от плодов своей победы?

-Не от всех, - так же сдержанно произнес я. Катрей опускал ресницы, чтобы спрятать от всех глаза, такие же ненавидящие, как у Тесея. - Лишь от кровавой дани. Басилевс Эгей уплатил мне старый долг.

Катрей побледнел еще больше, и на скулах его заходили желваки. Голос стал уж совсем тихим и смиренным.

-Но ведь смерть твоего сына - оскорбление, нанесенное не только тебе. Разве не надлежит отменять дань после совета со своими гепетами, или хотя бы с наследником престола?

-Я еще анакт, сын мой, - подчеркнуто кротко улыбнулся я.

Сын поспешно склонился, тяжело перевел дыхание, но промолвил:

-Да, это так. Прости меня, мой богоравный отец, за то, что я дерзко посмел спорить с твоей волей.

О, этот короткий вздох, этот низкий поклон, который позволил моему наследнику скрыть лицо... Будь рядом Ариадна, она начала бы уверять, что ее брат умыслил против меня... Но я позволил Катрею и свите удалиться, поднялся наверх, уединился в своих покоях и приказал подать вина - не для того, чтобы, как в былые времена, вспомнить о прожитом, неведомым образом черпая в нем силу, а лишь для того, чтобы оглушить себя. Когда Итти-Нергал явился ко мне доложить, что афинян доставили в Амонисс, я уже был пьян. В ответ на мое мрачное молчание верный пес, не дожидаясь распоряжений, почтительно поклонился и удалился. Вскоре я услышал, как он вполголоса отдает страже приказания никого не впускать ко мне.