Читать «А ты гори, звезда» онлайн - страница 560

Глянул на часы. Двадцать минут шестого. Дубровинский еще не вернулся…

11

Он облюбовал себе огромный серый камень с плоским верхом, отделенный от берега узкой, всего в один шаг, полоской воды, и взобрался на него. Камень был теплый. Дубровинский сел, свесив ноги и чувствуя, что пятки у него обрели удобную опору на мелких покатых выступах гранитной глыбы. Вода плескалась очень близко, обдавая спину ледяным холодом, журчала, словно лесной ручей. Но здесь уже сразу начиналась страшенная глубина. Ветер, не резкий, временами застилал Енисей частой рябью, и тогда он по всей своей неоглядной шири, будто ночное звездное небо, вспыхивал бесчисленными золотыми точечками. Солнечный шар, все увеличиваясь в размерах, медленно приближался к горизонту, чтобы, чуть-чуть опустившись за его линию, вскоре подняться снова.

Всегда за серьезной работой, Дубровинский не привык к бездумному созерцанию природы. Сейчас ему нужно было думать и думать, для того и искал он уединения, но плещущий радостью Енисей мешал сосредоточиться, а всецело отдаться только его красотам Дубровинский тоже не мог.

Ему припомнился давний свой разговор с Анной на даче в Костомаровке. Тогда он обещал с нею вместе под старость уехать куда-нибудь в зеленую тишину, может быть, даже в Сибирь. Ведь о вольной Сибири с таким восторгом рассказывала Конкордия Самойлова, и он тогда говорил, что дни самодержавия сочтены, Сибирь перестанет быть пугалом, местом ссылки и ее бескрайные просторы, ее богатства будут приносить только радость народу. Но вот он стал уже стариком, хотя ему только тридцать шесть лет, стариком потому, что физические силы его покидают, туберкулез источил легкие, а в мозгу мучительной болью отдается даже скрип по стеклу мушиных лапок. И прекрасная страна Сибирь — вольная, она действительно прекрасна! — по-прежнему испоганена ссылками и каторгой. И не в зеленую тишину сюда он приехал, а на нравственные страдания — медленно угасать, зная, что твой враг, борьбе против которого ты посвятил всю свою жизнь, так и не побежден.

С царского стола брошена кость — амнистия. Остается сто сорок два дня, если амнистия — что касается его — не фальшивка. Середина октября, когда Енисей давно уже будет скован льдом и над сибирской тайгой засвистят снежные метели. Полторы тысячи верст санного пути. Они для него не окажутся легче этапных. Ждать пароходов? Тогда — целый год. И амнистия, эта презренная царская милость, вообще становится голой костью. А мухи будут ползать по стеклу и размножаться…

Но вот он все же вернется. А куда? Выбор велик. Дубровинский горько скривил губы.

Опять за границу? Даже когда он был здоров и силен, хотя и тогда врачи утверждали обратное, он тяготился душной атмосферой эмиграции. Он от нее сбежал в Россию с большей радостью, чем из Сольвычегодска в Париж. Теперь эмигрантская склока не стала меньше. Пражская конференция, совещание ЦК с партийными работниками в Кракове показали силу единства большевиков. Но ликвидаторы и всякие прочие оппортунисты ведь начисто не исчезли, и Троцкий землю роет, чтобы теперь ему стать в их главе, создать новый противовес Ленину. Для той особо острой борьбы, что ведется Владимиром Ильичем сейчас в эмиграции, он, Дубровинский, со своими оголенными нервами, разбитый уже неизлечимыми бессонницами, решительно не пригоден. Страшнее того, о чем не догадывается даже Филипп, — у него временами как бы полностью выключается сознание, теряется контроль над собой.