Читать «А рассказать тебе сказку?..» онлайн - страница 63

Владимир Ильич Порудоминский

Первый номер (Герцен назвал: «первый лист») «Колокола» вышел 1 июля 1857 года. «Vivos voco!» стояло под заголовком: «Зову живых!» Этими словами открывается «Песнь о колоколе» Шиллера. Герцен звал живых «на похороны всего дряхлого, отжившего, безобразного, рабского, невежественного в России»; он хотел «страстно, со всей горячностью любви, со всей силой последнего верования» видеть «могучее развитие ее».

Звон герценовского «Колокола» прозвучит над Россией. В самых отдаленных ее уголках будут жадно читать, будут бережно передавать друг другу строжайше запрещенные листы. И со всех концов страны будут писать в «Колокол» тайные корреспонденты. Гневного слова, едкой насмешки «Колокола» боялись губернаторы, жандармы, министры, царь. Страстных статей «Колокола» ждали все, кому дорога была «Россия развивающаяся».

Предисловие к первому листу «Колокола» открывалось стихами Огарева:

Привета с родины далекой Дождался голос одинокой, Теперь юней, сильнее он… Звучит, раскачиваясь, звон, И он гудеть не перестанет, Пока — спугнув ночные сны — Из колыбельной тишины Россия бодро не воспрянет И крепко на ноги не станет, И — непорывисто смела — Начнет торжественно и стройно, С сознаньем доблести спокойной, Звонить во все колокола.

Отставной поручик и государыня-императрица

Человек с портрета смотрит дружелюбно и внимательно, словно приглядывается и словно приглашает поразмышлять вместе.

Афанасьев любит оставаться наедине с портретом: видит большой, открытый лоб, которому больше подходит название «чело», проникновенные глаза, слегка приоткрытые губы — вот-вот вырвется очень нужное слово, — он отвечает на приглашение человека и размышляет о своем.

Портрет привез из Сибири Евгений Иванович Якушкин. В 1853 году Евгению удалось побывать там и впервые встретиться со своим отцом, Иваном Дмитриевичем. Среди декабристов Иван Дмитриевич Якушкин был в числе виднейших; Пушкин писал о нем:

Меланхолический Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал…

На процессе его приговорили к смертной казни, потом заменили смерть долгой каторгой. В Сибири познакомился Евгений и с друзьями отца — с Пущиным, Матвеем Муравьевым-Апостолом, Оболенским. Один из декабристов подарил Евгению Якушкину портрет. На портрете изображен Николай Иванович Новиков.

…Был Петербург восемнадцатого столетия, Петербург Екатерины Второй, которую подобострастно называли «Великой» и запросто (ей это нравилось) — «матушкой». Были блестящие вечера в Эрмитаже и шаловливые праздники за городом. Во дворце собственной рукой государыни написано было объявление: «Церемонии газайка здешняя ненавидует и за досада принимает». (Российская самодержица Екатерина Алексеевна, в прошлом София-Августа-Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, в русском языке была слаба.) Веселились, ставили спектакли, танцевали, кокетничали; от непрестанной возбужденности у дам и кавалеров слишком блестели глаза. Пудрили парики, прически щеголей и щеголих на аршин возвышались над головою. Модницы рисовали на лице соблазнительные родинки — мушки. Существовал язык мушек — он заменял записочки: по тому, где и как нарисована мушка, кавалер угадывал симпатию, отказ, узнавал о свидании. Играли в карты (мaтушка императрица предпочитала игру «макао»), расплачивались драгоценными камнями. Кровавые рубины, ярко-зеленые изумруды, тонко граненные бриллианты, сверкающие всеми цветами радуги, были насыпаны в хрустальные бокалы; их доставали оттуда ложечкой. Между беспроигрышным «макао» и увлекательным беспроигрышным кокетством государыня дарила любимцам земли — тысячи десятин, деревни — тысячи изб, крестьян — тысячи душ. Землю и души продавали, обменивали на блестящие камешки, парики, золоченые кареты, на слуг-арапчат и длиннохвостых, ярких попугаев. В деревнях крестьяне работали от темна дотемна, прихватывали ночь, если месяц на небе был полный, копили господам оброк. В деревнях тысячами помирали с голоду, от непосильного труда и барских побоев. Императрица переписывалась с французскими философами, льстиво именовала себя их ученицею, хвастливо перечисляла, что сделала для благоденствия народного, и уверяла, что народ благоденствует. В Тайной экспедиции, которой управлял всем известный и на всех наводящий ужас Степан Иванович Шешковский, допрашивали и пытали тех, кто не желал «благоденствовать», не желал делать вид, что «благоденствует», тех, кто, подобно Радищеву, «взглянув окрест», чувствовал, что душа «страданиями человечества уязвленая стала». Там, в Тайной экспедиции, учиняли допрос, вздергивали на дыбу, водили по спине горящим веником, стягивали руки и ноги железными тисками.