Современный человек в современном мире легко, быстро и просто коммуницирует потенциально со всеми регионами Земли, является умным потребителем многочисленных товаров, услуг, сервисов.
Особенностями русского нравственного мира являются олигархическая или автократическая система власти как нацеленная на материальное, и частная жизнь, ориентированная на духовное.
Современный Запад можно представить как сообщество индивидов, не мешающих друг другу что-либо делать, а Россию — как страну, в которой вырабатывается новая этическая система: ненависть к злу, упорная защита идеала.
«Воинствующая установка нравственного динамического консерватизма проявляется не только в самом воинском сословии, но во всем обществе — русский крестьянин также «воюет» за свою духовную суверенность, активно не приемлет мирского зла, русский рабочий живет не столько по принципу “Быть, как все” (коллективизм), сколько по принципу “Каждому и всем потребна социальная справедливость”. Воинствующий характер всей нашей цивилизации сказывается и на русском дельце, ведущем тяжелую внутреннюю брань (русский купец и предприниматель — в первую очередь кормилец, жертвователь, а уже во вторую — хозяйственник), и на священнике (воителе веры). Но наиболее выпукло седьмой нравственный идеал — идеал защитника — выражается в образе Главы Государства, вождя духовно-политической нации.
Представителям седьмого нравственного мира свойственно обращаться к высшим ценностям и к высшим уровням социальной иерархии, минуя средние. Народное сознание фактически не признает никаких промежуточных инстанций между собой и царем, воплощающим верхний уровень общественной интеграции. В религиозной вере русскому важно не только представление о “спасении”, которое было столь же существенно для обществ классического консерватизма, но и осознание того влияния, которое вера оказывает на посюстороннюю деятельность человека — духовное древо познается по его мирским плодам. Если религия не указывает путей обуздания зла в мире, то она, согласно седьмой нравственной установке, отрывается от жизни.
В становящейся русской этике человек, который не защищает свой идеал (добра, правды, истины), сам не добр, не правдив, не истинен. Здесь сказывается коренное отличие от восточной этики удержания себя от зла. Внутри русского нравственного мира представители различных религиозных этических систем, не вписывающиеся в седьмую модель поведения (в том числе мусульмане, буддисты, язычники), проникаются веяниями русской нравственности и нередко признают ее огромную силу убеждения, ее чувство правды. Представления мусульман и буддистов о “белом царе” отражали именно это примыкание к седьмому нравственному миру, уважение к нему и его духовному смыслу, признание “воинствующего идеала” и России как цивилизации воинов. Можно говорить о том, что олицетворением “удерживающего” в России был в первую очередь царь, во вторую очередь — воины, но в огромной степени — и все остальные.
России как потенциальной цивилизации воинов, хранителей мира, противостоит особый смешанный этический тип — транснациональных “новых кочевников”. Данный тип близок одновременно к четвертой, асоциальной установке (условно “цыганской”), и к пятой, антисоциальной (варварской и пиратской), являясь их гибридом. При этом на вооружение он взял самые изощренные из технологий западной цивилизации и овладел ее финансовыми инструментами. “Новые кочевники” извлекают прибыль из хаоса, наиболее точным определением их социальной роли будет мародерство. Однако это мародерство не на индивидуальном, а на цивилизационном уровне — сея хаос в том или ином государстве, транснационалы обогащаются на распаде традиционных укладов, их трансформации, пользуясь сдвигами социальных структур, сменами “правил игры”, к чему коренное население и традиционные институты не успевают приспособиться. Если символической формулой транснационального мародерства выступают: “воронка” хищнического потребления, финансово-экономическая “черная дыра”, смерч, стремящийся “урвать” и утащить разрушаемые ценности, то седьмая, русская нравственная модель ей прямо противоположна — это динамический консерватизм, символом которого является движущийся стержень, вращающийся меч, пульсирующий источник света.
В этике динамического консерватизма власть принимает на себя функции охранения и вооруженной защиты естественной справедливости, выступая блюстительницей нравственного начала в том, что касается «посюсторонней» человеческой жизни.
Для этики разложения, для этики “постиндустриальных цыган” Россия выступает как грозная цивилизация, “добро с кулаками”, не дающая распоясаться негодяям. Россия выступает для носителей остальных шести этических систем как страж порядка, “городовой мира”.
В своей незрелой и неполной форме седьмой нравственный мир начал воплощаться уже давно, первые его признаки проявились в Византии, хотя там доминировала этическая система классического, а не динамического консерватизма (и миссия Удерживающего как имперского долга фактически не осознавалась). Осознание самобытной нравственности цивилизации миродержавия начинается только в Московской Руси, ее черты резче проявились в Российской империи и, как это ни странно, еще более веско заявили о себе в эпоху СССР — вопреки кажущемуся кризису морали данный процесс выработки нового нравственного мира продолжается и теперь».
Из книги «Русская доктрина» (2016 г.)
