Читать «Русский феномен» онлайн - страница 145

Как крупнейшая православная церковь она играет ведущую роль во всем восточно-христианском мире, включающем Грецию, Восточные и часть Западных Балкан, Грузию и Армению, анклавы на Ближнем Востоке и диаспоры во всем мире. РПЦ, в частности, влияет на положение христиан в зонах вооруженных конфликтов на Украине и Ближнем Востоке, на гуманитарную ситуацию в регионах с неопределенным международным статусом: в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и Нагорном Карабахе.

Один из важнейших церковно-политических вопросов — взаимоотношения между РПЦ и Римско-католической церковью. Несмотря на имеющиеся разногласия, у православных и католиков много общих ценностей и пересекающихся интересов. Вместе христиане, православные, католики и протестанты способны внести значимый вклад в формирование важнейших жизненных ориентиров и создание более справедливого и устойчивого мира на планете Земля.

Учитывая растущее число мусульман в населении страны, иммиграцию в Россию жителей Средней Азии и других традиционно мусульманских регионов, РФ не может рассматривать ислам как нечто внешнее. Наряду с православием, буддизмом и иудаизмом он является исторической религией ее народов, закрепленной законодательно.

Традиционная религия Бурятии и Калмыкии — буддизм. Это обстоятельство позволяет РФ иметь крепкие духовные связи с Центральной Азией — Монголией, китайским Тибетом, Непалом, Бутаном. Сложности отношений между духовным главой буддистов далай-ламой и властями Китая делают эту миссию деликатной. Как и в случае с исламом, российские регионы находятся на периферии буддистского мира, но имеют возможности играть в нем весьма существенную роль.

На территории Российской империи в начале ХХ столетия проживала большая часть еврейского населения мира. В РФ осталось лишь небольшое число их потомков. Примерно пятой частью жителей Израиля являются воспитанные в русской культурной среде выходцы из СССР. Многообразные связи с русскоязычной диаспорой в Израиле и его политической, деловой и военной элитой являются уникальным ресурсом российской внешней политики на Ближнем Востоке.

«Необходимо внутри нашего национального самосознания произвести расчленения и очищения. Национализм утверждает духовно-биологическую основу индивидуально-исторического бытия народов, вне которой невозможно выполнение никаких миссий. Народ должен быть, должен хранить свой образ, должен развивать свою энергию, должен иметь возможность творить свои ценности. Но самый чистый, самый положительный национализм не есть еще мессианизм. Мессианская идея — вселенская идея. Она определяется силой жертвенного духа народа, его исключительной вдохновленностью царством не от мира сего, она не может притязать на внешнюю власть над миром и не может претендовать на то, чтобы даровать народу земное блаженство. И я думаю, что в России, в русском народе есть и исключительный, нарушивший свои границы национализм, и яростный исключительный еврейский мессианизм, но есть и истинно христианский, жертвенный мессианизм. Образ России двоится — в нем смешаны величайшие противоположности. Крайнее утверждение национализма у нас нередко соединяется с отрицанием русского мессианизма, с абсолютным непониманием мессианской идеи и отвращением от нее… Национализм может быть чистым западничеством, евреизацией России, явлением партикуляристическим по своему духу, не вмещающим никакой великой идеи о России, неведующим России как некоего великого Востока. И наоборот, полное отрицание национализма может быть явлением глубоко русским, неведомым западному миру, вдохновенным вселенской идеей о России, ее жертвенным мессианским призванием. Мессианизм, переходящий в отрицание всякого национализма, хочет, чтобы русский народ жертвенно отдал себя на служение делу избавления всех народов, чтобы русский человек явил собой образ всечеловека. Русской душе свойственно религиозное, а не “интернациональное” отрицание национализма. И это явление — русское, характерно национальное, за ним стоит облик всечеловека, который решительно нужно отличать от облика космополита.

Но русской душе недостает мужественного сознания, она не сознает, не освещает своей собственной стихии, она многое смешивает. Русский апокалипсис переживается пассивно как пронизанность русской души мистическими токами, как вибрирование ее тончайших тканей. Эта пассивная, рецептивная, женственная апокалиптичность русской души должна быть соединена с мужественным, активным, творческим духом. России необходимо мужественное национальное сознание. Необходима творческая работа мысли, которая произведет расчленение, прольет свет на русскую тьму. В народной русской жизни апокалиптические переживания, погружавшие в тьму, доводили до самосожжения и до истребления всякого бытия. Этот уклон всегда есть в русской жажде абсолютного, в русском отрицании всего относительного, всего исторического. Также погружено в тьму сознание русской революционной интеллигенции, так часто отрицавшей национальность и Россию, и очень национальной, очень русской по своей стихии. Русская стихия остается темной, не оформленной мужественным сознанием. Русская душа нередко переживает бессознательный, темный мессианизм. Это было у Бакунина, по-своему исповедовавшего славянский мессианизм. Это было у некоторых русских анархистов и революционеров, веровавших в мировой пожар, из которого чудесно родится новая жизнь, и в русском народе видевших того Мессию, который зажжет этот пожар и принесет миру эту новую жизнь. У наших националистов официальной марки как старой формации, так и новейшей западной формации уж во всяком случае меньше русского мессианского духа, чем у иных сектантов или иных анархистов, людей темных по своему сознанию, но истинно русских по своей стихии. В самых причудливых и разнообразных формах русская душа выражает свою заветную идею о мировой жизни для всего человечества. Идеей этой, поистине мессианской идеей, одинаково одержим Бакунин, и Н.Ф. Федоров, русский социалист, и Достоевский, русский сектант, и Вл. Соловьев. Но это русское мессианское сознание не пронизано светом сознания, не оформлено мужественной волей. Мы должны сознать, что русский мессианизм не может быть претензией и самоутверждением, он может быть лишь жертвенным горением духа, лишь великим духовным порывом к новой жизни для всего мира. Мессианизм не означает, что мы лучше других и на большее можем притязать, а означает, что мы больше должны сделать и от большего способны отречься. Но всякому мессианскому служению должна предшествовать положительная национальная работа, духовное и материальное очищение, укрепление и развитие нашего национального бытия. Мессианизм не может быть программой — программа должна быть творчески-национальной. Мессианизм же есть эзотерическая глубина чистого, здорового и положительного национализма, есть безумный духовно-творческий порыв».

Николай Александрович Бердяев (из сборника его статей «Судьба России»)