Читать «Три дня одной весны» онлайн - страница 2

Саттор Турсунович Турсун

Он смеялся в ответ на эти слова, ее единственный, свет всей ее жизни, опора и неутихающая тревога ее, смеялся и говорил, что не за горами то время, когда не будет ни бедных, ни богатых, когда все будут питаться плодами своего труда и будут счастливы. Конечно, река течет туда, куда ведет русло, — но разве достойно человека плыть по течению? И разве не бывает так, что с напряжением всех сил надо грести против течения? Спокойствие и забота о своем благополучии — удел подлых. Молодежь этой округи выбрала его, Анвара, своим вожаком. И разве может он дрогнуть перед огнем и водой? Разве может он не помочь Советской власти, которая за эти девять лет так много дала народу?

Горестно качала головой тетушка Соро: он сам, по своей воле обрекает себя на мучения. Ибо тяжко в этой жизни человеку с добрым сердцем, но охваченному нетерпением! Задув мерцающую лампу, тетушка Соро забралась в постель. Старый дом объят был тишиной и мраком поздней ночи. Едва доносился снаружи тихий ропот дождя, и словно бы тяжкий вздох слышался иногда в комнате. Невеселым, идущим из глубины сердца вздохом отвечала ему тетушка Соро. Но так безмятежен, так ласков был шелест дождя, что казалось, будто бережной прохладной ладонью касается он горячего лба тетушки Соро, смиряет беспокойный бег тревожных мыслей и навевает крепкий освежающий сон. Уже погружаясь в забытье, она вдруг встрепенулась и произнесла:

— Защити моего единственного, о боже!

Чей-то вздох почудился ей в ответ.

…— Прости, что подняли среди ночи, — проговорил секретарь райкома Амонов, крепко пожимая Анвару руку. — Выхода не было.

Усевшись на табурет, Анвар вопросительно посмотрел на Амонова. Однако тот молча дымил папиросой и задумчиво разглядывал слегка закопченное стекло керосиновой лампы. Молчал и Каримов, начальник районной милиции; он сидел, подперев подбородок крепкими волосатыми руками, полузакрыв глаза, и, казалось, дремал. И хотя рядом с ним стояла еще одна керосиновая лампа, кабинет секретаря райкома был погружен в полумрак. Холодок пробежал по спине Анвара, и тут заговорил Амонов.

— Ты знаешь, что три недели назад Ибрагимбек с несколькими своими бандами перешел реку… знаешь, что в некоторых селениях у него нашлись сторонники… что он стал совершать набеги. — Всякий раз, произнося слово «знаешь», Амонов с силой придавливал в пепельнице папиросу. — Отряды красноармейцев и добровольцев прижали его, и он мечется, словно раненый зверь, ищет спасения в горах. Да и что ему делать? — скупо улыбнулся Амонов. — Нелегко, когда дух выходит… Так, кажется, говорят. Большая часть его людей сдалась, часть сумела скрыться, часть, — он еще раз ткнул уже погашенной папиросой в пепельницу, — отправилась в ад. Короче, з а щ и т н и к, — презрительно подчеркнул это слово секретарь райкома, — ислама вместе с десятками приближенных… такими же душегубами, как он сам… кочует от селения к селению, из одного ущелья в другое. У него теперь одна мысль: спастись! Но нет у шакала дороги назад. Он это понимает… понимает, что считанные дни ему остались.