Читать «Три дня одной весны» онлайн - страница 15

— Нет, почтенный, нет! — прижавшись лбом к прочно вдетому в стремя сапогу Усмона Азиза и обливаясь слезами, лепетал Джалол. — Я больше не в силах… я не хочу сгинуть на чужбине! Отец мой стар, мать стара… Я обманулся. Скитальцем меня сделали, лишили всего человеческого. Не человек я теперь, хуже собаки я…

С коня, грызшего удила и рвавшего из его рук поводья, пристально смотрел Усмон Азиз на обвязанную чалмой голову своего слуги.

— Джалол! — сказал наконец он и тотчас перевел взгляд на тропу, у начала которой стоял вороной.

Еще крепче прижавшись к сапогу Усмон Азиза, глухо отозвался Джалол:

— Слушаю, почтенный…

— Где мы впервые встретились с тобой?

— В Пешаваре.

— Сколько времени прошло с тех пор?

— Пять лет.

— Что тебе было нужно в Пешаваре?

— Исломча увел меня с собой.

— Если отец и мать так дороги тебе, почему их оставил?

— Ослеп я, оглох я, почтенный… Обманулся! Курбаши говорил — соберем силы, запасемся оружием, вернемся и, дай бог, обителью мусульман снова станет наш край. Он говорил — я поверил…

— Давно вы уехали?

— Почти семь лет назад.

— Сколько вас было?

— Человек двадцать…

— Что потом?

— Вы все знаете, почтенный…

— Что потом? — по-прежнему не отрывая взгляда от тропы, ровным голосом повторил Усмон Азиз.

— Потом… убили Исломчу.

— Кто убил?

— Его же друг, Ахмад-конокрад… Прикончил ударом ножа в шею во время игры.

— Кто был виноват — бродяга Исломча или Ахмад-конокрад?

— Исломча, почтенный. Подлый был у него нрав: отбирал у нас даже полтаньга и обманывал, когда с нами играл.

— Стало быть, поделом ему… Что потом?

— Потом мы разбежались кто куда. Одна была забота у каждого — как бы выжить.

— Помнишь ли, каким ты был, когда встретил меня?

— До смерти моей не забуду, почтенный. Бездомный пес я был, меня всякий прохожий мог пнуть… За любую работу хватался: грузчиком был, водоносом, дрова колол — и все время мечтал хоть раз поесть досыта. И тоска по родине сердце грызла.

— У тебя лицо было, будто у больного лихорадкой, — желтое… Скажи теперь, — мне скажи, им всем, — обвел рукой Усмон Азиз, как бы не только людей приглашая в свидетели, но и цветущие травы, чистое небо и высокие могучие горы, — отвернулся ли я, встретив тебя? Мимо прошел?

— Нет, господин, не отвернулись. Наоборот: накормили меня… Я помню! Вы в харчевне кебабом меня угостили и чай приказали подать… И одежду купили мне, и сапоги… И домой к себе привели.

Слезы на лице Джалола подсохли. Он говорил теперь спокойней, однако по-прежнему обнимал ногу Усмон Азиза и с покорностью и преданностью раба снизу вверх смотрел на него.

— Верно, — кивнул Усмон Азиз, — я повел тебя в мой дом. Ты вымылся, переоделся, я дал тебе денег… Одного этого было бы достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь ты с благодарностью и любовью вспоминал меня. Но я сказал тебе: ты, как и я, таджик, ты странник, тебе плохо на чужбине, оставайся, будешь помогать Курбану в лавке. И еще я сказал тебе, Джалол: если позволишь, братом своим буду считать тебя. Правду я говорю?

— Истинную правду, почтенный. И я, вы знаете, всем сердцем и всей душой вам служил.