Читать «Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка» онлайн - страница 398

Внезапно пришел просвет. Оказалось, что в конце прошлого года Министерство иностранных дел Чехословацкой Республики направило своему генеральному консулу в Париже письмо: «Так как средства Фонда помощи для русских на следующий год значительно ограничены, Министерство иностранных дел может оказать содействие в поддержке за границей только тех русских эмигрантов, которые имели заслуги перед ЧСР в прошлом и которые в настоящее время работают в пользу ЧСР. По этой причине Министерство иностранных дел оставляет возможность предоставления пособия только следующим русским эмигрантам: Алексею Ремизову, Константину Бальмонту, Марине Цветаевой, остальным <…> пособие приостанавливается с 31.12.1930 г.». МЦ получала пособие до конца 1931 года. О ней опять похлопотали Анна Антоновна Тескова и Марк Львович Слоним.

Евгения Извольская выходит замуж, уезжая в Японию. Встает вопрос: какое чтение взять с собой? Ей советуют: Библию и поэтов. МЦ для себя записывает: «Я бы, кажется, <взяла> Temps perdu Пруста (все икс томов!), все 6 (или 8) томов Казановы — лучше восемь! — Русские сказки и былины — и Гомера (немецкого)». Эккермана — «Разговоры с Гёте» — тоже и даже прежде всего.

Уезжает Е. А. Извольская, та которая могла бы стать другом (времени не было!) — замуж — навсегда.

У всех своя жизнь, всем — некогда («в субботний вечер выпиваем и рассказывать Вам не можем») свободное время — на любовь, меня не любят, любят — даже не: красивых — нарядных. Платья у меня есть, и румяна есть. Охоты нет. Нет, очевидно, охоты к любви, или к тому, что так называется.

Люблю вещи за их красоту, не для своей, не за свою в них. Безотносительно. Серебро — бессеребряно. М. б. даже — в ущерб себе («Вам коричневый не идет», да, но — я к нему иду: ногами, — руками тянусь).

В короткий срок моей красоты (золотые волосы, загар, румянец) от меня все-таки — опомнившись, всмотревшись, испугавшись — уходили. Чего же ждать теперь с моим — цветом пепла — в достоверной печной золе — лицом, волосами, всем. Серого (снаружи!) никто не любит.

Ну, а я люблю — (кого-нибудь)? Нет. Я бы и Рамона Наварро (в морском!) не любила, если бы встретила — даже в Тулоне. Так — улыбнулась бы — как на цветок. Цветов никогда не разрешила себе любить (за явность красоты — и еще за то, что — все любят), любила — деревья, без явности соблазна.

Семья? Даровитый, самовольный, нравом и ухватками близкий, нутром, боюсь (а м. б. — лучше?) новый — трудный — Мур.

Вялая, спящая, а если не спящая — так хохочущая, идиллическая, пассивная Аля — без больших линий и без единого угла.

С<ережа> рвущийся.

Вырастет Мур (Аля уже выросла) — и эта моя нужность отпадет. Через 10 лет я буду совершенно одна, на пороге старости. С прособаченной — с начала до конца — жизнью.