Читать «Москва, 1941» онлайн - страница 193

Строительство баррикады в Москве.

…В своем дневнике 1941 года я прочел: “Вставали в пять или в половине пятого, пили кипяток и шли по шоссе, а потом по грязи. Брали лопаты и… до пяти. Первые дни было туго, всё болело. Обратно еле шел. Какой-то дедушка даже сказал мне: “Эх ты, молодой, а ноги волочишь, как старик”. Иногда просто руки опускались, казалось, невозможно больше пошевелить ни рукой ни ногой. Привели на такой участок, где в липкой глине совсем невозможно двигаться, ноги по щиколотку уходили в красную вязкую грязь. Как схватит, ноги не вытянуть…”

Работа казалась вначале невыносимо тяжелой, но ко всему привыкает человек… Привыкли и мы орудовать лопатой от зари до зари. На обеденный перерыв нам полагалось полчаса. Гречневую баланду или суп из пшена съедали здесь же, на краю рва.

Металлическая огневая точка в парке Сокольники. По просьбе автора во время реконструкции парка превращена в мемориал. (фото автора)

…В конце ноября нас вернули на завод. За “окопы” полагалась медаль “За оборону Москвы”. Но я ее так и не получил».

Где-то рядом работала и Лора Беленкина: «Проучились мы в институте до 14-го октября. А 15-го октября первокурсницы собрались на Белорусском вокзале, и нас повезли в Кунцево рыть противотанковые рвы. От станции отошли немного вглубь, там стояло несколько двухэтажных бараков; в одном из них нас разместили. Я попала вместе с еще двадцатью девочками в большую комнату на втором этаже. Мы поужинали в столовой неподалеку и улеглись спать на полу, подстелив пальто и укрывшись принесенными с собой тонкими одеялами. На следующий день нам раздали лопаты, и нас повели на то поле, где надо было копать рвы. Весь день мы копали, и весь день валил снег, сначала густой и липкий, потом сухой и мелкий; дул пронизывающий ветер. … Вернулись мы в наш барак усталые и промокшие. К вечеру снег прекратился и небо прояснилось; было морозно. Мы сидели в темноте на полу и переговаривались. Вдруг кто-то сказал: “Девочки – посмотрите скорее в окно!” Мы выглянули и обомлели: в окне третьего этажа кирпичного корпуса напротив кто-то подавал световые сигналы – очевидно, карманным фонарем – из верхнего левого угла в нижний правый: все время в одном направлении. Кто-то явно указывал фашистским самолетам на что-то, и от этого нам стало так страшно, что стучали зубы. Кто-то из девочек стал ощупью пробираться вниз, чтобы найти кого-нибудь, кто остановил бы этих нарушителей затемнения, наверное, фашистских агентов, но тут послышался гул самолетов, и мы все укрылись с головой одеялами. Где-то заговорили зенитки, но – далеко, а рокот моторов всё не прекращался. Вдруг раздался знакомый свист – высокий – всё ниже – и оглушительный удар. Пол под нами дрогнул, и с потолка на нас кусками посыпалась штукатурка. Где-то совсем рядом упала бомба. “Девочки – все живы?” – спросил кто-то шепотом. Шепотом же ответило сразу несколько голосов: “Да – что это было? Где это?” Но потом стало сразу тихо – и снаружи, и в нашей комнате. Я не могла заснуть всю ночь. Рядом со мной тоже ворочались: это была девочка из другой группы, Таня Радзевич – высокая, с русыми кудряшками и нежным, будто фарфоровым, личиком. Уже незадолго до рассвета мы рассмотрели, что обе сидим, обхватив колени руками. “Давай, уйдем отсюда, – шепнула она, – Или, хочешь, оставайся, а я пойду одна. Я второй такой ночи не переживу”. Мы тихо, на ощупь, собрали свои вещи, спустились и вышли из барака».