Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 7» онлайн - страница 132

— Она у меня, скажи на милость, до самого Уралу доходила, — сказал старик с гордостью. — Куда хочешь, — такая уж ходкая старушка родилась. А сами мы — скажу я тебе — самые бедные бедняки. У троих у нас десяти десятин нету. Бедные, что называется.

— Где же были теперь? — спросил пассажир и, вынув коробку папирос, сам взял и предложил старику.

Закурили. Дым раскрутился на нити и утонул в темных углах.

— Ну, в Киево-Печерской только и были, — отозвалась старуха, кума Тимофея.

— А задумано у куме моей, — сказал старик, — до самого Ахфону пройтись.

— Отменили и там, — сказал пассажир.

— Отменили?

Старуха отчаянными глазами посмотрела на говорившего.

— Твердо говорите, товарищ? — переспросил старик.

— Твердо, — ответил пассажир, поднимаясь на ноги и опять хрустя коленями. — Курорт устроили.

— От тебе и раз, — вымолвил старик, — от тебе, кума, и задача.

— Все равно поедем, раз начали, — решительно сказала старуха.

— А то вернемся?

— Ни по чем, — сказала кума.

— Столько проволоклись… — сказала другая.

— И то правда, — согласился старик. — Одное мне жаль — по чекам затаскают. Интересу мало.

Пассажир докурил папиросу, кивнул старикам и ушел в вагон.

Паровоз загромыхал по ухабам стрелок и хрипло завопил.

В прошлом году тоже вот собирались так до турецких земель дойти. Весна взошла ранняя, баловная, но веселая. Вместе со снежными ручьями потекли на юг мужики из Рязани и Суздаля. Крепко пошел мужик косяками, как кочевая птица. Шел мужик всеми, какие есть, путями — и из-под Киева, и из Царицына, и с Гурьева, шел он на самых ходких поездах, кружил сотни верст, огибая начальство, шныряя с запада на восток, с севера на юг, с юга опять на север, не стесняясь сложностью географии, а соблюдая лишь интерес времени. А дороги были — помнится — легкие, уходчивые. А солнце было сквозным, текучим и щекотно просачивалось в тело. Дни шли покойные, невозмутимые, медленные. Ночи бежали нервные, судорожные, громосветящие. В такие ночи, когда звездный тик сторожко подергивает небо и птицы пищат и просыпаются от счастливых видений, — быстр в такие ночи сон. За казацкими степями шли горы. Горы были неожиданны, как мысли. Они радовали сложной пространственностью, хитрыми линиями и многими красками, возлежащими на горах, как вторые отраженные облака. Иногда заблудший северный ветер разгонял в воздушных озерах меж гор свою суетливую рябь, — тогда облака горных красок сжимались в плотные зелено-багровые тучи и зловеще и жутко тучнели, грозя вдруг разлиться ливнем теней. За степями шли горы, а за горами, сквозь невода лесов, отражаясь на кайме неба, забрезжило море, такое страшное русскому сердцу и непонятное, и жуткое, и оттого любимое.

И на небе отражались еще горбатые русские дороги.

В прошлом году весна была баловной, замоталась в истерике дождей, а падшие наземь дожди сползлись в реки и пошли речными ящерами поперек дорог. Пришлось в тот год старикам свернуть восточнее и уйти в трущобы грузинских селений. Народ был бедный и неразговорчивый, но гостеприимный. Стариков поставили бить щебень для строящегося шоссе, потом перевели чистить нужники в милицейском участке, а потом напутствовали дальше. Вышли тогда старики к вросшей в лесные заросли железной дороге, перекареженной временем. Шпалы лежали старым, местами затянувшимся рубцом на зеленой коже земли. Отсюда плутали все дороги — и ох, как здорово пришлось отощать старикам на траве да ягодах. Зато, как вышли к жилью — круто повернули на север, к железному тракту.