Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 7» онлайн - страница 131
Михаил Михайлович Пришвин
— Вот, значит, мы и проехались.
Пассажир быстро взглянул на старика и ответил вопросом:
— Московский?
— Из-под Сергиева Троицкого, — ответил старик и осторожно, боясь свихнуть выпрямленную свою бороду, повернул лицо к собеседнику.
— Надо полагать, ссадят, — сказал пассажир. — Далеко не доехал?
— Мы, можно сказать, еще и не начинали, — засмеялся старик. — Нам, товарищ, ехать и ехать до пресечения сил.
Одна из старух, поменьше, худенькая, размяла губы и с тайным удовольствием произнесла:
— Половину-то се-таки откачнули. Чего зря говорить.
Пассажир бросил на пол докуренную папироску, растер ее сапогом, как плевок, и присел на корточки, хрустнув костями.
— Да вы куда же, чудаки, курс-то держите? — спросил он.
— Вот у меня сидит шематониха, кума моя, — ответил старик. — Она все: поедем, говорит, Тимофей, народ посмотреть и себя показать.
— На курорт, стало быть, едете, — сказал пассажир, рассмеявшись. — Вот черти. Старые вы, а понятливые.
— Мы-то, товарищ милый, начали с лавров, — стал объяснять старик. — Насчет курорта это мы по дороге сообразили, а из дому ехали — по святым пройтись.
— Из Сергиева-то? — удивленно спросил пассажир. — У вас же под боком своя лавра, — чего же вам по чужим таскаться?
— У нас теперича музей, — промолвила та же худая коротенькая старушка. — Ни по чем все зарезали, весь народ откачнули от лавре, ни к чему доступу нет.
— Вот и принуждены за тыщи верст мучиться, — вставила вторая, молчавшая до сих пор.
Была она высока и по-мужски обтесана в бедрах; на лице ее, хорошо пропеченном, как куличная корка, ходили жилки коричневого румянца, а голос был тяжел и неподатлив.
Старик поднял глаза кверху и остро вгляделся в стену вагона, будто увидел за ней висящий в снежных облаках лаврский Сергеев, отлакированный голубою лукутинской ночью.
…Снег отлунивает синею искрой, и над туманно-розовой лаврой ходит скуластая монгольская луна. Розовые утесы лавры в золотых цветах куполов далеко видны из окружных снегов…
— Да, у нас лавра, — торжественно и довольно произнес старик, глядя вверх.
И добавил, опуская глаза и переходя на тему:
— А про музей, кума, твое слово не у места.
Он укоризненно помотал бородою и снова подтвердил:
— Не у места, нет. Ведь раньше-то и музея, милый товарищ, не было, — обратился он к пассажиру, — а все равно по чужих святых ходили. У себя, знаешь, интересу какого-то нет. Свое оно и свое. К своему никакой доверчивости нету. Ну, и ходили по чужим. В музею я не бывал, ну, а лавра — я тебе прямо скажу — у нас богатая, красивая, совершенно таких нет, ей-богу.
Старик опустил колени, заложил ногу на ногу и обстоятельно стал рассказывать о лаврских хождениях, о том, кто куда ходил, кто что делал. Сам он, — говорил Тимофей про себя, — человек большей частью невыразимый, мало знает, но много, впрочем, понимает, сам он ходить не мастер, да вот — кума, давний друг, отчаянная шематониха, на всю жизнь беспокойница, она вот покою никогда не дает, на чужие места соблазняет.