Читать «Барракуда forever» онлайн - страница 30

Паскаль Рютер

— Это тебе на день рождения!

Он питал нечто вроде ненависти к этому вышедшему из строя счетчику. Год за годом он безропотно включал его, сходя с ума от навязчивого тиканья. Ему казалось, что это дурацкое устройство отмеряет время его жизни.

— Однажды, представь себе, я шарахнул по нему ботинком, а он и звука не издал. Не позволяй счетчикам взять над тобой верх! Их нужно испортить, все до единого. Иначе они испортят жизнь тебе.

Единственное, о чем он жалел, — это что Басту нельзя посадить рядом, на пассажирское место. И теперь в больнице он начал скучать по собаке.

— Такие здесь порядки, — объяснил ему отец, — и не нужно сердиться. Собак приводить запрещено.

— La senkojonulojn oni pli ĝuste molpermesu! (Лучше б недотыкам запретили приходить!)

— Что он сказал? — спросил отец.

— Да так, ничего, — ответил я, — говорит, это не страшно.

Все следующие дни, чтобы немного развеселить его, я приносил ему мамины рисунки, на которых она изобразила Басту. Он позировал в профиль. Во взгляде сквозила ирония, создавалось впечатление, будто он едва сдерживает улыбку. Я готов был поклясться, что сейчас усы у него задрожат и он залает.

— Какая радость, Коко, что ты здесь! Ты это видел? Кажется, Баста вот-вот завиляет хвостом. Я кое-что тебе скажу, ладно? Твой отец ее не заслуживает, точно говорю.

— Кого?

— Твоей матери. Если бы у меня была дочь, знаешь, я хотел бы, чтобы она была похожа на нее. Начнем с того, что она мало говорит, а это так редко и ценно для женщины. Потом, ее рисунки… Когда человек рисует так, как она, слова ему не нужны. Люди вообще слишком много болтают. И она это поняла.

* * *

Прошло еще несколько дней, и рисунков ему стало мало. Он захотел увидеть пса.

— Хотя бы издали, прошу тебя. У меня ведь больше никого нет, только ты. Да, никого, кроме тебя. Ты единственный мой союзник.

Тогда я стал постоянно выгуливать Басту на парковке. Со мной вместе приходил Александр Равчиик. Как-то раз он ради забавы надел на Басту свою шапку и расхохотался. Я вдруг сообразил, что впервые слышу его смех. Искренний звонкий смех, взлетавший к самому небу.

С кровати, стоявшей возле окна, Наполеон мог наблюдать за перемещениями своего пса. Басте быстро надоедал унылый пейзаж парковки, и он украшал его какашкой. Поднимал морду, словно высматривая окно хозяина. Потом следил за самолетами, садившимися вдалеке. Стоило какой-нибудь машине заехать на парковку, как пес тут же плюхался на бок.

* * *

Дней через десять деда посадили в кресло на колесах. Меланхолия, овладевшая им с самого приезда, сменилась бунтарством, составлявшим суть его характера. Он кружил по палате, словно лев, запертый в клетке, и клял все на свете. Доставалось всему — от кормежки до телепрограмм.

— Коко, здесь пахнет мочой! И у дежурного интерна из пасти ужасно воняет, просто невозможно, что-то невиданное, как будто он нарочно тренировался. Улыбнется, а кажется, что пукнул. Ему бы на конкурсе выступать. А телепередачи! Я точно знаю, они специально подключили меня к этим каналам, чтобы я с тоски помер: ни вестернов, ни бокса, ни турниров по боулингу, ни автомобилей, ни девушек в купальниках! Пропади все пропадом! Только и талдычат, что об экономике, кризисе, бирже! Недотык-ТВ!