Читать «Стрекоза ломает крылья» онлайн - страница 31

Сорокин совсем не подозревал истинной подоплеки их отношений.

Однажды она сказала, что уедет на преддипломную практику и теперь долго не сможет посещать его. Виктор с искренним огорчением отпустил Стрекозу, обещая аккуратно отвечать на ее письма.

15

Знакомясь с материалами о деятельности Фишера и Стрекозы, Зацепин живо представил себе, как все происходило тогда, в Альтенбурге, в декабре 1943 года.

«...Я нашел то, что так долго искал, — записал по этому поводу в своем дневнике оберштурмфюрер Фишер. — Из русской красавицы Лены можно сделать лисицу. По моей воле ее воскресил поляк Пировский. Теперь она не посмеет отказаться от моего предложения и будет послушно выполнять все, что я потребую»...

Шла последняя декада декабря. Поздно вечером, когда все сотрудники штаба лагеря ушли домой, Науменко занималась уборкой помещений. Окончив работу, она грелась у теплой батареи, оттягивая время ухода в сырой, неотапливаемый барак. В комнату тихо вошел Фишер и позвал ее к себе.

Перешагнув порог, она оказалась в знакомом уютном кабинете, который каждый день тщательно убирала.

— Ну, здравствуйте, барышня Ле-на, — подавая сухую, длиннопалую руку, по-русски сказал Фишер.

Затем он спокойно повернул ключ, торчавший в двери, задвинул на окне тяжелую темную штору и, улыбаясь, предложил девушке сесть поближе к своему столу.

— Не бойтесь, Ле-на. Никакой эротический событий не происходит. Все будет только деловито...

Она не сразу поняла смысл сказанных им слов. Но в это время зазвонил телефон. Фишер неторопливо взял трубку, лениво говорил. Закончив разговор, он долго чему-то улыбался, чиркая зажигалкой.

— Битте, зитцен зи зих! — начал он по-немецки, увидев, что она продолжает стоять на том же месте. Он опять подошел к ней и усадил на стул, стоявший у большого канцелярского стола.

Елена не очень растерялась, оказавшись рядом с нахально выпуклыми, как у жабы, серо-зелеными глазами Фишера, под большим, выдающимся вперед, черепом.

— Я слушаю вас, господин Фишер, — положив ногу на ногу, сказала Науменко по-немецки.

— Мне известно, что твоя мама немка, дочь одесского коммерсанта и что ты и она работали переводчицами у бургомистра. Но ты никому не говори об этом в лагере.

— Я и так молчу, господин оберштурмфюрер.

— Вот и умница! Надо учитывать обстановку. Я хочу предложить тебе одно дело, которое связано с работой в картотеке Шталага, где необходимо знание русского и немецкого языков. Тогда можно делать, как это по-русски говорят, — му-ну-кур, — и он показал на свои хорошо отполированные ногти на сильных и длинных, как у музыканта, пальцах. — Я еще хочу тебя кое о чем попросить. Меня очень интересует, как настроены женщины и девушки нашего лагеря, есть ли среди них коммунистки и комсомолки?

— Я не знаю этого, господин Фишер. Никто не говорит об этом, все боятся.

— Ну, а если проявить к этому интерес, тогда можно найти таких людей?

— Я не знаю, как это делать. А что касается настроения, то все жалуются на тяжелую работу, холод и плохое питание. Это вы и без меня знаете.