Читать «Рассказы из шкафа» онлайн - страница 82

– Уходи, Мотя, – осипло сказал он.

– Ой, Степан Петрович! – Мотя испуганно отскочила. – Простите! А то правда, чего это я! Пойду тогда, посмотрю…

– Мотя, совсем уходи, – Степан Петрович резко обернулся и потушил окурок о пепельницу, стоявшую на подоконнике.

Мотя глупо улыбнулась и одернула рубашку хирургички. Степан Петрович продолжал смотреть на нее. Спокойно так, но устало-устало.

– Ой, чего это вы, Степан Петрович, – Мотя кинула беглый взгляд на часы, висевшие над раковиной. – До конца смены ж еще…

– Мотя… – Степан Петрович не стал договаривать. Потер усы и вновь отвернулся к окну.

Мотя заскулила. Слезы принялась тереть, волосы короткие поправлять.

– Хорошая ты девчонка, Мотя. – Степан Петрович, наконец, закрыл окно и вновь обернулся. – Но только не твое это, понимаешь? Не твое. Ты старательная, умная… Но уходи отсюда, Мотя. Переводись.

– Серге-е-е-е-е-ей Петро-о-о-о-о-о-ович, – заревела Мотя, шагая к руководителю. – Ну, чего ж вы тако-о-о-е го-о-о-о-орите! Я ж так хо-о-о-отела! Я ж сю-ю-юда только и шла!

– Мотя, не всегда мы созданы для того, чего нам хочется. Понимаешь меня? Я за год с тобой столько натерпелся… С Никитой тупорылым и то проблем меньше. Из него хоть веревки вей. А ты упрямая, Мотя. И слабенькая. И духом и телом. Уходи, Моть. Не заставляй меня грубить.

Степан Петрович смотрел очень печально. Мотя видела, как от слабости дрожат у него пальцы, как стоит он, пошатываясь и вздыхая, но она не могла сдаться. Просто не могла!

Мотя кинулась на диван и завыла пуще прежнего. Сквозь слезы все причитала, что исправится, станет сильнее и тверже, и упрямой больше не будет. Что ей опыта просто не достает, а там уж все приложится… Выла, что людей спасать хочет, что хочет к жизни возвращать. Но сухой Степан Петрович молчал, усевшись на стол.

– Мотя, наконец, тихо сказал он, – Ты понимаешь, что у меня выбор сейчас был, тебя откачивать или дедульку этого? Ты девчонка молодая, с медицинским образованием, много пользы еще принести можешь. А он старик, говорят, мол, свое отжил. Но он ведь тоже человек, Мотя! У него дети есть и внуки! И пусть говорят, что старым жить не хочется, еще как хочется, Мотя! Я захожу, а там ты и он. Чтобы ты сделала, а, Мотя? Я, конечно, к тебе кинулся, а сам думаю, что если и деда не успею откачать, прокляну себя… Успел, Мотя. Обоих успех. А мог не успеть! Понимает это твоя дурья башка или нет?! Ты ж по глупости сейчас чуть две жизни там не оборвала, Мотя! Тебе игрушки все, геройство… Да не геройство это ни черта, Мотя. Это грязная, тяжелая работа. Изо дня в день, изо дня в день. Там у них, – Степан Петрович неопределенно махнул в сторону окна, в котором виднелись другие корпуса, – Там у них жизнь и геройство, Мотя. Они там лечат. А у нас тут – смерть. Каждую минуту, каждый час. И десятками лет с ней ногтями корябаться ты не сможешь, Мотя. Не выдержишь ты тут. Уходи.

Мотя всхлипнула раз другой, а там и успокоилась. Только вот на душе пусто-пусто стало. Вернулась к пациенту и долго-долго читала его историю болезни, смотрела на него, разговаривала, хоть он ее и не слышал. Больно стало Моте. Больно и так совестно, что с самого утра собралась она, да пошла документы подавать на перевод.