Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 5» онлайн - страница 6
Борис Андреевич Губер
Один раз спросил Епимах:
— Пошто, бачко, эко смутно глядишь?
И сказал тут поп про то, как на Устье Кирилко Стручков бога искушал. Приехал с ученья — не узнать парня, ровно бы и не устьинский.
А случай был такой. Спиливал Кирилко перед домом старую лесину и говорит ребятам:
— Вот на капильтю осталось не допилено, а залезу, не страшно.
Ребята его подбивать, — залез действительно, сел на верхний сук и кричит: «ничего не боюсь!» А поп в это время мимо шел. Все, конечно, шапки поскидали, а Кирилко хоть бы что, — жеребцом сверху заржал. Народ в смех, попу бы помолчать, а он в сердцах-то и скажи:
— Ужо, бог накажет — свернешься, может.
А тот сверху:
— Да бога то нету.
Ужаснулся поп:
— Как нет бога? Кто про это может знать?
— Я вот знаю.
— Ах ты, младень — больши глаза! — рассердился поп. — Ну, как докажешь — доказывай.
Не надо бы попу останавливаться, — все-таки сан духовный имеешь, — чтобы с сопляком спорить, а тут еще народ слушает. При том и положение нехорошее: сопляк наверху сидит, а ты к нему бороду задирай. Да уж сердце было не удержать, что поделаешь.
А Кирилко с дерева-то и начал доказывать:
— Я вот их всех буду ругать — пускай с дерева меня свалят. И бог растакой, и богородица-мать растакая, и Николу туды-суды.
— Ну и дурак! — сказал поп и живо пошел прочь. А потом всю ночь у попа сердце болело, спать не мог, с примочками всю ночь попадья пробегала.
Вот какое было дело, зашла зараза и на Устью, во век неслыхано. Пропал у попа спокой, душа заскучала.
И все пытал поп в дороге у Епимаха, верно ли Шуньга стоит, не прилегает ли кто к старой вере, не зовут ли в раскол, не завелось ли какой заразы.
— Пошто, бачко? — вздымал тяжелую бровь Епимах.
— Время, видишь, неверное, — печаловался поп, — вгустую садит репье, антихристово семя.
Нет, не слыхать, крепка еще Шуньга в вере, тайбола кругом стеной стоит, старики силу держат. Было одно время — зашумливали ребята, да свели заразу старики. Не слыхать.
— То слава богу.
Верный мужик Епимах, любил его поп не зря, посмотрел ласково.
— Стихи-то помнишь? Про нищую братью?
— Как не помнить, бачко?
Крепко всажены у Епимаха святые досельные песни, еще голоштанником бегал — бабка Маланьюшка выучила. Да и сирота разная ходила, старцы да старицы в старое-то время, тоже учили когда стихи петь. Время было дорогое, не нонешное.
И направив парус, когда в курью зашли, напружил грудь Епимах и запел на полный голос:
Хорошо несло карбас по струе, по широкому месту. Слушала Епимаха древняя черная тайбола. Лиственницы старые стоят, что огнем опалены, и калиновые кустья, в кровавых обвесках поздней ягоды. Тихо на Гледуни, только волна гребешком в корму чешет — плик да плик.
Захватывал Епимах холодного осеннего духу полную грудь и опять вел святой стих:
Сам не чует Епимах, как побежали по лицу светлые слезы, потеплела душа над жалобой странной сироты, которую любил в дальнем своем детстве.
