Читать «Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни» онлайн - страница 52

И тут меня захватывает с головой чувство вины. Почему я всего этого не предвидела? Почему я не знала? У хорошей медсестры должна быть развита интуиция – я в этом просто уверена. Я прослушала живот Шейлы, однако, очевидно, мне следовало прислушаться более тщательно, более усердно поразмыслить над тем, что я делала. Мой мозг явно был слишком увлечен ее антифосфолипидным синдромом. Неужели я не задумалась о причине боли в животе у Шейлы, так как надеялась, что уход за ней поможет мне лучше разобраться в механизмах свертывания крови и редких заболеваниях крови? И не поэтому ли я так тянула с тем, чтобы послушать ее живот?

Что ж, я действительно узнаю много нового, только совсем не то, на что рассчитывала. Несколько лет назад в палате Шейлы у меня лежала пациентка, которая корчилась и стонала от сильнейшей боли в животе. Ее муж был еще тем крикуном – одним из тех, кто привык добиваться своего, перекрикивая всех остальных.

Так как оплата нашего труда напрямую зависит от отзывов наших пациентов и их родных, то медсестры обычно стараются не говорить людям, чтобы они «перестали орать, потому что это мешает мне думать».

Я вызвала по пейджеру клинического ординатора онкологии, потому что ее муж настаивал на том, чтобы ее осмотрел, как он выразился, «настоящий врач». Ординатор пришел, провел осмотр, и хотя ничто не указывало на необходимость проведения КТ, деваться ему было некуда. Независимо от результатов его осмотра этой женщине просто обязательно должны были сделать КТ, и она ее получила. Ее кишечник не был закупорен даже частично, и уж определенно никакой перфорации не наблюдалось. Рак сам по себе способен вызывать ужасные боли, и она только и нуждалась, что в обезболивающих, которые и без того просила в большом количестве.

Теперь я понимаю, что этот случай врезался у меня в память как яркий пример ничего не значащих криков и бешенства. Я совершила ошибку, приравняв громкость к страданиям, в первую очередь пойдя на поводу у воинственно настроенного мужа. Его вопли стимулировали мое беспокойство по поводу его жены, что было совершенно нормально, однако когда мы подтвердили, что кишечник его жены функционирует совершенно нормально – по крайней мере, если судить по КТ, – то я сделала этот случай своей отправной точкой, не удосужившись хорошенько поразмыслить над произошедшим. В той ситуации было много криков и никакой перфорации, следовательно – сделала я вывод, – настоящая перфорация должна сопровождаться еще большими стонами и криками.

Психолог назвал бы это реактивным образованием: из-за моей чрезмерной тревоги по поводу несуществующей перфорации кишечника я убедила себя, что если у кого-то на самом деле будет перфорация, то страшная боль не будет давать этому пациенту усидеть на месте. Теперь же я понимаю, как глубоко заблуждалась.

Если я чему-то и должна была научиться в больнице, так это тому, насколько мало мы все контролируем, будь то что-то хорошее или плохое.

Дороти вылечилась и теперь отправляется домой. Мистеру Хэмптону назначили ритуксан, и я переживаю, что он принесет больше вреда, чем пользы, ну или как минимум отправит его в интенсивную терапию. Кандас вообще не угодишь, однако, разумеется, я хочу, чтобы у нее все прошло хорошо. И вот теперь Шейла, на примере которой я рассчитывала научиться чему-то новому, оказалась неотложным случаем замедленного действия.