Читать «Полковник» онлайн - страница 4
Юрий Александрович Тёшкин
* * *
А парашют похож на хризантему. Да, раскрывшийся парашют похож на хризантему в голубом. И только.
А нераскрывшийся? О-о-о… на многое. На вырванный и смятый лист книги. На гимн Солнцу, который поет бесстрашный сван в минуту смерти. На упоительно-безрассудный бросок орла на «ТУ-104». И все же больше всего нераскрывшийся парашют похож на спокойствие
Но сначала стремительно летишь на твердые камни. Теряя опору, теряя рассудок. Весь в липком тесте ужаса. И лихорадочно дробится рассудок, словно каждый волос на твоей голове поднялся сам собой, лепечущей зажил антенной.
Последние мгновения, последние минуты, дни… Они не имеют земного значения. Они вставлены в золотую раму —
Но до того, как началось это ужасное ускорение, ведь был разгон, было медленное, почти незаметное начало. Вызвавшее даже не испуг — недоумение. Когда Иван Федорович неожиданно почувствовал, что его оттесняют. Последний раз принесли отчет на подпись два месяца тому назад. Звонки с работы, раньше частые, взбудораженные, с горячим дыханием, что ли, пульсирующие, как взбухшая от быстрой ходьбы жила на его потном лбу, теперь были хоть и ежедневные, но в них уже чувствовалась безупречность забиваемых в доску холодных гвоздей. По четыре на доску. Порядок, оскорбляющий жизнь. Звонки уже не радовали, усиливали чувство несправедливости. Уже поташнивало, когда снимал трубку телефона. Вспоминалось некстати, как давным-давно, еще в студентах, в общежитии однажды украли всю стипендию. Такие милые, помнится, ребята.
Исчезли с тумбочки книги (читать Ивану Федоровичу вредно), прекратились консультации старших специалистов института по вторникам прямо в палате. Прогулки во двор прекратились. Напоминало это хорошо организованную облаву, куда ни сунься — красные флажки. И все это на фоне уколов, таблеток, всевозможных анализов, консилиумов медицинских светил. Теперь по многим признакам видел Иван Федорович, что его оттесняют. Тихо, настойчиво, непреклонно…
Такой наполненной казалась раньше окружающая реальность. А вот стоило ей однажды пошатнуться, и не смогла больше прийти в себя. Сдвинулись контуры, исказились перспективы, усталость сочилась по всем швам. Как будто переставляли декорации после спектакля — легко передвигали их два алкоголика. Оттенок декоративности все креп, призрачность набирала градус. Да и Иван Федорович, словно на что-то обидевшись, полуотвернулся. Уже нет-нет да и посматривал искоса туда, где мерцало, перехватывало душу глубокое, как черный омут,