Читать «Полковник» онлайн - страница 363

Юрий Александрович Тёшкин

Солдатские награды отражались в зеркале, затуманившемся несколько от дыма папиросы, горьковатым и сильным, как полынь, чувством солдатского братства, потерями товарищей, каждый из которых, если б и не вспомнил всех сейчас по имени, — каждый каплей был теперь горячей в нем самом. Награды за Испанию позванивали мелодично, сладко, с юношеским нетерпением, горячечным от испанского зноя. Награды за Финляндию похолоднее выглядели, возвышеннее и печальнее, как и печаль Калевалы. А как много наград Великой войны он видит в зеркале — вся грудь от них, словно под броней. На некоторых драгоценные камни сверкают — личным вручением сверкают, кремлевской верой сверкает золото и рубин. Особняком колодка ранений — непосредственного соприкосновения металла с его живым телом: госпитали, лазареты, контузии, небытие… порою жизнь заново — учился заново ходить, говорить, понимать. Считай, не раз возвращался с того света. И какими же крепкими были объятия друзей при встрече! А может, и сегодня кто-то вспомнит и позвонит? Полковник шарит по столу, тянет трубку к уху… но все глухо… засыпает жизнь косо летящий снег забвения. А засыпать нелегко, нет-нет, не так-то просто. Какая, в сущности, огромная жизнь! С поворотами, взлетами, падениями, атаками и отступлениями… и вновь атаками. Какая, в сущности, прекрасная жизнь! Другому бы на две вполне хватило… А сколько друзей у него незабвенных! Степа Мотыль… Вася Панков… опять рука сама к телефону тянется. «Помнишь ли, дружище, этот страшный бой под Подольском?» Как сверкающий гвоздь — редкий звонок друга… Глухо. Да ведь не в этом и дело — верные друзья его теперь навеки с полковником, навеки в этой, в сущности, такой прекрасной, жизни! Немножко побольше б в ней женской любви и ласки, детей бы побольше, сына или внука б еще… Чтоб все богатство, отчего так тяжко полковнику сейчас, внуку передать. Как когда-то ему самому отец передал, а отцу — дед, а деду — прадед… Тут слеза, непрошеная гостья, как одна из брызг, одна из волн полноводной полковничьей жизни, выкатилась из глаза, по морщине побежала, затерялась среди серебристой седины. Затуманился усталый взор, осела в кресле могучая фигура, даже тяжесть наград непосильна к концу пути. Отвыкший от алкоголя, папирос, совсем расслабился полковник, головою поник… А телефон опять звонит. И так четко вдруг он слышит: