Читать «Полковник» онлайн - страница 188

Юрий Александрович Тёшкин

— Да я ж не ветеран.

— Не ветеран?

— Нет.

— У вас что — нет и удостоверения участника войны?

— Нет.

— А где ж оно — потеряли?

— Потеряла.

— Черт знает что! Вы меня, конечно, извините, Елена Николаевна, но всему же есть предел, всякому альтруизму, всякой духовности! Святым духом, как говорится, сыт не будешь. Ну почему, почему вы не восстановили удостоверение?! Ведь это и пенсия другая, и вообще… в очередях стоять не надо.

— Эх, Павел Константинович… мой муж… вы, разумеется, знаете, что он воспитывался в семье дяди своего, Калистрата. Ну а Калистрата народ тогда избрал Патриархом всея Грузии.

— Патриархом? Дядю вашего мужа!

— Ну да. Калистрата. Да это ж всем известно. Он-то не хотел, но раз народ избрал, пошел и очень хорошо справлялся со своими обязанностями. Ну а муж воспитывался в его семье. И, естественно, это сказалось.

— Ничего не пойму! Патриарх, вообще церковь и… революционер! Как-то не вяжется все это. Ведь, ей-ей, не вяжется, а?

— Не понимаете?

— Не понимаю.

— Ну, знаете ли, Павел Константинович, не понять тут просто-напросто нельзя! Ведь вера обязательна и здесь, и там, святость — и здесь, и там, чего ж не понять-то? Разумеется, что муж и меня приучал к тому же. Ой! — весело смеется. — Вспомнила, и смех, и грех! Как мы с ним только что поженились, ну, думаю, похозяйничаю! Пошли в магазин, а он одну миску покупает и две ложки — вот и все наше хозяйство! Хватит нам на двоих, говорит… Вот так и меня приучил… Одним словом, не хочется как-то ничем пользоваться… удостоверением каким-то… нет, правда-правда.

— Но вам же положено! По-ло-же-но! Вы ж воевали.

— Да так-то оно так… но все равно не хочется… Я ведь и в партию потому не вступила. Так и не вступила… — покачивает Елена Николаевна горестно головой, переживает, не находя ответа: правильно ли решила, в партию не вступив… ей столько лет, но ее серьезно занимает это!

Жизнь у этой женщины позади не просто огромная. Полковнику кажется сейчас, что эта жизнь — неохватная. Время, прожитое ею, даже историки разбивают на периоды, чтобы объективно как-то охватить, осознать…

— Елена Николаевна, — говорит полковник, — скажите мне, пожалуйста, вот прожили вы большую, можно сказать, огромную жизнь, всякое в ней было — холод, голод, тюрьмы, несправедливость, война, потеря близких, но все-таки скажите мне: как ощущается вами эта огромная жизнь, по существу — целая эпоха, которую прошла наша страна? Что это такое — наша эпоха? Какое у вас, у человека, вынесшего на своих плечах эту эпоху, ощущение, ведь вы не из книг все это знаете.

— Да уж, разумеется… — вздыхает она.

— Так вот — какое же ощущение? Мы скоро шестидесятилетие собираемся отмечать, и что же это такое — шестьдесят лет? Не анализируя на периоды, не разбивая на первую, вторую, третью пятилетки, а в целом, единым охватом, как это все вами ощущается, лично вами, а? Сможете вы мне ответить кратко, а? Что же это все-таки такое, что осталось позади, что это за годы — шестьдесят прожитых страной лет? Что это было такое? Как, по-вашему?

— А это, Павел Константинович, — подумав, отвечала, — это было счастье… Да-да, просто счастье!