Читать «Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество» онлайн - страница 33

Трумен Капоте

Как-то раз с нами поехала другая ее гостья, вдова Гертруды Стайн. Она хотела посетить некую итальянскую бакалейную лавку, где продавали редчайший белый трюфель, растущий на холмах в окрестностях Турина. Лавка была далеко, и по дороге туда вдова вдруг спросила:

– А не здесь ли находится студия Ромейн?

Мисс Барни, подозрительно оживившись, сказала:

– Заедем? У меня есть ключ.

Вдова, словно усатый паук, потерла лапками в черных перчатках и воскликнула:

– Я там лет тридцать не была!

Одолев шесть лестничных пролетов мрачного каменного дома, насквозь пропахшего этим персидским (да и римским) одеколоном – кошачьей мочой, мы очутились перед студией Ромейн. Мои спутницы не удосужились даже вкратце рассказать о своей товарке, но я сообразил, что некоторое время назад Ромейн, по всей видимости, отошла в мир иной, а мисс Барни превратила ее дом в эдакий запущенный музей-усыпальницу. Влажный дневной свет сочился сквозь закопченные потолочные окна, окутывая колоссальных размеров мебель: зачехленные кресла, прикрытое испанской шалью пианино, испанские подсвечники с оплывшими огарками. Когда мисс Барни щелкнула выключателем, ничего не произошло – свет не загорелся.

– А, пес с тобой! – вдруг очень по-ковбойски воскликнула она, зажгла подсвечник и понесла его по комнате, показывая нам картины Ромейн Брукс. Их было много, штук семьдесят, – сплошь ультрареалистичные портреты женщин в одинаковых мужских смокингах. Знакомо ли вам это чувство: когда сознаешь, что увиденное останется с тобой навсегда? Я никогда не забуду эту гостиную, заставленную портретами мужеподобных теток, запечатленных художницей – судя по прическам и макияжу – в период с 1917 по 1930 год.

– А вот Виолетта, – сообщила нам вдова, глядя на портрет тощей блондинки с прической «боб» и моноклем, увеличивающим острый, словно нож для колки льда, глаз. – Гертруде она нравилась, а мне всегда казалась слишком жестокой. Помню, у нее была сова. Она держала ее в крошечной клетке, где бедная птица не могла даже крылом пошевелить – просто сидела неподвижно, и перья торчали сквозь прутья. Виолетта еще жива?

Мисс Барни кивнула.

– У нее дом во Фьезоле. Выглядит превосходно – лечится у Пола Ниханса, говорят.

Наконец мы подошли к портрету, в котором я признал покойную супругу нашей безутешной вдовы: в одной руке она держала коньячный бокал, а в другой – скрученную из табака чируту с обрезанным кончиком. При этом она была нисколько не похожа на монументальную мать-землю в коричневых тонах, какой ее изобразил Пикассо, скорее – на персонажа в духе Бриллиантового Джима, эдакую брюхастую позерку (что, догадываюсь, было куда ближе к истине).